В погоне за светом. О жизни и работе над фильмами «Взвод», «Полуночный экспресс», «Лицо со шрамом», «Сальвадор» - Оливер Стоун

Мне так не хватало моей матери в 15 лет, когда я учился в школе-интернате, и позже, когда я разделял «холостяцкую жизнь» моего отца. Мое сердце иссохло, как у юного героя романа «Над пропастью во ржи». Что стало с любовью, которой мне так не хватало? Я задним числом осознал, что моя мать выступала, по сути, спасательной веревкой моей жизни. Но сейчас… нас будто бы отделяла друг от друга завеса. Ей было около 50, к ней вернулся ее былой шарм. Подобно постаревшей Холли Голайтли из «Завтрака у Тиффани», она жила в уютной квартире на Ист-Сайде. Она почти год проработала над новой успешной линией косметики и парфюмерии ее друга-гея, но разъезды по всей стране для продажи духов покупателям в универмагах были не в ее стиле. Разрушивший ее жизнь человек, темноволосый и опасный Майлз, вспыхнул и сгорел где-то за кадром. Гнев и накал страстей, сопровождавшие развод, — всего этого было достаточно, чтобы погубить, вероятно, изначально невозможный любовный роман, основанный на страсти. Живя на алименты, мама окунулась в новый мир 1960-х с его людьми из мира моды, художниками и завсегдатаями тусовок. Ее жизнь была поделена между Парижем и Нью-Йорком. К ней недавно переехал молодой любовник, прекраснодушный итало-американец, выросший в Гарлеме. Он пытался стать художником (а позже дизайнером интерьеров) и нуждался в душевной силе и финансовой поддержке моей матери. У мамы позже появились другие любовники — неизменно моложе ее, темноволосые и чаще всего со средиземноморскими корнями. Но она оставалась его другом, по природе будучи любящей и заботливой.

Я советовал ей выйти замуж за одного из тех богатых холостяков-натуралов, из тех, что изредка появлялись на вечеринках, где она бывала. Но она отказывалась относиться к ним с тем уважением, которое она когда-то испытывала к моему отцу. Некоторые из этих холостяков пытались подступиться к ней, но либо они лишь унаследовали свои состояния и были безнадежными пьяницами, либо им банально недоставало сильного характера ее бывшего мужа. Какие бы обожатели ни окружали ее, несмотря на все свое уважение к Джеки Кеннеди, она никогда не могла бы последовать ее примеру и вновь выйти замуж исключительно ради денег. Не сказать, что моя мать испытывала неприязнь к деньгам, но ей была присуща гордость. Для нее было неприемлемым гоняться за деньгами, она также бы никогда не склонилась в мольбе о них. В те времена деньги просто «давали»: мужчины обеспечивали женщин, а женщины были обязаны оставаться «желанными». С возрастом у мамы становилось все меньше отдушин, и ее ночи на французский манер посвящались выбору нарядов, ужинам, вечеринкам, танцам и сексу, или же она просто проводила спокойный вечер дома со своим возлюбленным и телевизором.

А еще с телефоном. Вероятно, до трети отведенного ей времени на земле между пробуждением и отходом ко сну моя мать провела за телефонными разговорами, участливо отвечая на звонки оравы случайных знакомых, которых она близко и не знала. Она также безотлагательно помогала попавшим в неприятности друзьям, которые всегда обращались к неизменно доступной и отзывчивой Жаклин. Я никогда не слышал, чтобы она кому-либо отказывала. Многими годами позже, во время эпидемии СПИДа, она будет уделять бесчисленные часы и дни нуждающимся в помощи. Мне приходилось бороться за ее внимание, и временами я ощущал себя просто гостем в ее праздничной жизни. Но что это были за вечеринки! Я теперь лучше, чем в детстве, осознавал ее интеллектуальную ограниченность. Ее не особо интересовали история, искусство, литература — все то, над чем я ломал голову. Маму привлекали люди, дружба и реальная жизнь во всех ее проявлениях. Ее безгранично увлекало общение. Она была фейерверком, который зажигал искры в душах других людей, в том числе и в моей. Тем не менее трудно быть сыном такого человека, и она никогда не могла быть удовлетворена мной ни как сыном, ни как движущей силой ее жизни. Некоторые матери в своем желании быть центром притяжения для своих сыновей проявляют чрезмерную любовь и заботу на грани деструктивности. В жизни моей матери происходило слишком много всего, чтобы ограничивать себя подобной ролью. Я принял свой статус и ценил время, которое мы проводили вместе, позволяя себе, однако, слишком часто третировать ее за то, кем она была.

Ее элегантные друзья-геи, некоторым из которых были присущи декадентские черты, пожирали меня глазами и забалтывали на вечеринках, на которые она меня брала с собой. Они были не прочь поймать свой шанс, ведь ходили слухи, что я склоняюсь в своих привязанностях в их сторону. В самом деле, меня редко видели с девушками, а если и видели, то редко с одной и той же. Иногда я делил свою постель со встреченной на светской вечеринке женщиной из Европы или Южной Америки, близкой по возрасту к моей матери. Я был готов выйти далеко за рамки того, что считал допустимым, будучи застенчивым подростком. Эти женщины постарше были сведущи в вопросах любви и помогали мне оставаться в зоне комфорта. По крайней мере это то, что я помню из времен, когда не был под наркотиками. Обкуриться было моей лучшей защитой, освобождавшей меня от бремени ответственности. Я мог спрятаться за наркотическим опьянением.

Но в воздухе всегда витала мрачная тема: Вьетнам. Ее друзья спрашивали: «Какого черта тебя туда занесло?» Я не был готов отвечать на этот вопрос спокойно. «Серьезно, Вьетнам?» Разочарованный взгляд. «Чем они только занимаются на этой глупой войне!» Да, все в мире (по крайней мере в Нью-Йорке) понимали, что эта война была глупой. За исключением будто сошедших прямиком из фильма Стэнли Кубрика «Доктор Стрейнджлав» упертых генералов, которые ее, собственно, и вели. Здесь можно вспомнить и эпические «Тропы славы» Кубрика, где французские генералы времен Первой мировой войны посылают солдат на убой. Карнавал раскрашенных, аккуратно причесанных и вызывающе разодетых геев и подруг моей матери, улыбчивые и обкуренные лица которых выглядели как стилизованные маски вдохновленной Феллини и Кубриком вселенной, в которой я теперь жил. Многие годы спустя я попытаюсь передать это ощущение дезориентации в странном новом мире в фильме «The Doors».

Мой отец подумывал стать драматургом после окончания университета, следуя примеру Артура Миллера. Его пьесы так никогда и не были поставлены и лежали стопкой в ящике его рабочего стола. Кусочек его сердца хранился в том ящике. Он практически каждый день своей жизни проводил в работе на мрачной, ввергающей в депрессию Уолл-стрит, а потом — в стеклянных офисных небоскребах Среднего Манхэттена. Он зарабатывал ради выживания, предпочитая брать в аренду, нежели владеть чем-либо в нашем беспощадном обществе. Его писательский дар нашел свое применение в ценимом многими «Ежемесячном письме инвесторам» от Лу Стоуна, которое на пике популярности переводилось на дюжину с лишним языков. Обеспеченные клиенты хотели услышать его совет. Касаясь ситуации во Вьетнаме, он напишет в «Письме» от 1966 года: