Драгоценный дар - Марион Леннокс

— Прости, прости, прости. Я знаю, что у тебя не было выхода. Я знаю, что ты не впустила бы Финна, если бы он не поставил тебя в безвыходное положение.

Конечно, она не впустила бы его…

— Расскажи, как у тебя прошел день, — сказала Эбби, приготовив ему кофе.

И Филип, усевшись за стол, стал рассказывать ей о фантастических бизнес-планах, которые он обсудил со своими партнерами: эти грандиозные проекты, которые принесут всем сторонам огромную прибыль, потребуют немалых вложений, надо только утвердить их на совете директоров.

Эбби слушала его и чувствовала, что что-то в ней изменилось.

В какой-то момент, за последние двадцать четыре часа, на поверхность ее сознания всплыл вопрос, до этого захороненный где-то глубоко внутри, но он звучал все громче и громче, а теперь превратился в громкую барабанную дробь: «Зачем я выхожу замуж за этого человека?»

— Филип, я…

— Тебе надо лечь в постель, — сказал он, немедленно раскаявшись. Он встал из-за стола. — Прости. Я забыл о том, что у тебя болит голова. Ты должна была сказать мне об этом. Из-за того, что Рафф пришел сюда, хотя его и не приглашали… Мне следовало бы проявить чуткость. Ложись отдыхать, увидимся завтра утром. Позавтракаем в яхт-клубе? Ты хочешь поплавать на яхте после завтрака?

— Мама собирается устроить девичник завтра днем.

— Конечно. Спокойной ночи, дорогая, — сказал ей Филип и, наклонившись, поцеловал ее.

А потом взял свой пиджак… И замер на месте. Нахмурился. Проверил карманы.

— Мой кошелек.

— Твой кошелек?

— Он был в боковом кармане.

— Может, ты выронил его?

— Он был на месте, когда я выходил из машины.

Открыв входную дверь, Филип оглядел дорожку. Уличные фонари ярко освещали ее.

— Я всегда проверяю, на месте ли телефон и кошелек, когда сажусь или выхожу из машины.

Конечно. «Осторожность» была его вторым именем.

— Я уверен, что не ронял его, — сказал он.

Оставалось только… Обернувшись, она взглянула на Клеппи.

Песик сидел возле двери ее спальни. И перед ним на полу что-то лежало. Кошелек? Такой большой?

Эбби подошла поближе — и Клеппи завилял хвостом, взглянув на нее с сияющей улыбкой. Эбби была уверена в том, что собачья улыбка была сияющей.

— Что это?

Это не был кошелек. Это была ее шкатулка для драгоценностей из можжевельника, которую подарил ей дед Филипа. Сердце ее упало. Если Клеппи погрыз ее…

Слава богу, шкатулка была целой. Но как он стащил ее с прикроватного столика?

На шкатулке не было следов. Клеппи собственническим жестом положил на нее лапу, но, когда Эбби, наклонившись, взяла ее, на морде его снова засияла эта дурацкая собачья улыбка: «Разве я не чудесный пес? Посмотри, что я добыл для тебя!»

— Эта собака… — произнес Филип таким тоном, который не сулил ничего хорошего.

— Он не украл кошелек, — замотала головой Эбби. — Но…

Эбби более внимательно взглянула на Клеппи. Затем осмотрела свою кровать. Клеппи нес шкатулку через кровать. Кровать была покрыта бледно-зеленым покрывалом. И на покрывале остались черные отпечатки лап.

Наклонившись, Эбби взглянула на лапы Клеппи. Они были грязными.

Через двойные стеклянные двери она взглянула в сад. На забор. Туда, где она рыла канаву, чтобы протянуть металлическую сетку. Вдоль забора лежало много выкопанной земли. Хорошее место зарыть что-нибудь. Выкопанная земля была раскидана по траве во многих местах. У Клеппи был большой выбор места для захоронения краденого имущества.

— Ты дурачишь меня, — сказал Филип, догадавшись о том, что произошло. — Ты хочешь, чтобы я раскопал всю эту землю?

— Нет. — Все, хватит! Эбби словно очнулась от страшного сна. — Я найду твой кошелек, — сказала она Филипу. — И отдам тебе утром.

— Чистым.

— Чистым, — бросила она. — Конечно.

— Я не виноват, что эта тупая со…

— Нет, не виноват, — сказала она, обрывая его на полуслове.

Филип никогда не был виноват.

* * *

Эбби копала землю.

Ей следовало копать и думать, но она лишь копала. Казалось, все мысли исчезли из ее головы. Голова стала пустой и совершенно чистой.

Что случилось? Все, что она выработала в себе за последние десять лет, вдруг превратилось в… ничто.

Она перебирала мягкую землю, неспешно и методично. Ей следовало бы надеть рабочие перчатки. Она надевала перчатки, когда устанавливала под забором сетку. Но ведь она делала это для того, чтобы не испортить маникюр. Это было тогда, когда она собиралась выйти замуж.

Эта мысль испугала ее. Усевшись на корточки, Эбби в ужасе спросила себя: «Неужели я могла подумать такое? Разве сейчас я не собираюсь выйти замуж?»

Ее свадебное платье. Она два года вышивала его. Там две тысячи бисеринок.

К ним придут двести тридцать гостей. Люди приедут из Англии. Некоторые уже приехали. Ее свободная комната уже была наполнена подарками.

Ей придется тогда отдать назад лапшерезку…

Внезапно глаза ее наполнились слезами. Она не сможет это сделать. Протянуть Раффу лапшерезку и сказать: «Вот, возьми обратно, я не могу принять ее — я не выхожу замуж».

Но почему именно его подарок был для нее таким ценным?

Она знала почему. Она знала…

Эбби вытащила руку из земли, и в глубине ямки показался кусочек кожи. Эбби сначала взглянула на свои испачканные пальцы с испорченным маникюром, а затем — на кошелек Филипа.

— Клеппи! — позвала она. — Я нашла его. Ты не хочешь вылизать этот кошелек? Клеппи?

«Наверное, пес уже лежит на моей кровати», — подумала она. Услышит ли он, как она его зовет?

— Клеппи? — Вымыв руки, она вошла в дом.

Клеппи нигде не было. Где он мог спрятаться? В каких местах? Его не было в доме.

Передняя дверь была закрыта. Он вряд ли мог открыть ее и выскользнуть на улицу. Он был умным псом, но…

Она вспомнила. Дверь была открыта все время, пока они с Филипом разговаривали. Сердце ее упало. Ей надо было проверить, закрыта ли дверь. Но она была слишком занята своими собственными дурацкими переживаниями, своими сомнениями насчет свадьбы.

И Клеппи пропал.

Эбби перерыла весь дом. Затем, расширив поиски, вышла к машине. Как далеко он мог уйти — за полчаса? И даже больше? Как долго она сидела в саду, мучительно думая о том, что ей делать со своей жизнью?

И каким образом собака могла заставить ее задать себе этот вопрос?