Антанта и русская революция. 1917-1918 - Роберт Уорт

С тем чтобы обеспечить поддержку социалистов Антанты, голландско-скандинавский комитет, который решил заняться организацией конференции, стал добиваться одобрения идеи от российских социалистов. Многие вожди Петросовета призывали к подобной конференции с первых дней революции, но до сих пор никаких официальных шагов в этом направлении предпринято не было. В апреле в Петроград прибыл датский социал-демократ, чтобы пригласить принять участие в конференции. Последовавшие дискуссии выявили серьезные противоречия в стане русских революционеров. Меньшевики выразили решительное согласие на участие, но большевики, как ни странно, представили свои возражения, объяснив их тем, что Бордбьерг был «прямо или косвенно… агентом германского империалистического правительства». В конце концов в Петроградским Совете была достигнута договоренность, практически оставляющая приглашение без внимания.

8 мая Исполком при воздержавшихся от голосования большевиках подавляющим большинством принял резолюцию из семи пунктов, в которой не содержался прямой ответ на приглашение. Исполком взял на себя полную ответственность за созыв конференции – как будто социалисты нейтральных стран уже не провели никакой предварительной работы. Усилия последних лишь косвенно признавались в седьмом пункте: «Специальная делегация Исполнительного комитета должна быть послана в нейтральные страны и страны Антанты для установления связи с социалистами этих стран и с делегацией в Стокгольме с целью подготовки к конференции».

Петроградской Совет отправил различным социалистическим фракциям Европы и Америки приглашение прислать своих делегатов, чтобы неофициально обсудить вопрос. По государственным каналам связи в Лондон, Париж и Рим были разосланы послания с просьбой к союзникам не препятствовать проезду оппозиционных социалистов в Россию. Понимая, что «прямой отказ вызовет раздражение российских экстремистов и, возможно, огорчит их более умеренных коллег», Ллойд Джордж предложил Франции и Италии отправить ответ, подобный тому, который отправила Британия: «Из-за военных действий подводных лодок сообщение между Западной Европой и Россией строго ограничено, и проезд в этом направлении может быть разрешен только лицам, направляющимся по вопросам государственного значения».

Без поддержки правительств Антанты мелкие социалистические фракции имели очень мало шансов воспользоваться гостеприимным приглашением Петроградского Совета. Но подобные препятствия нисколько не помешали дальнейшему наплыву в Петроград патриотически настроенных социалистов. По иронии судьбы тот же поезд, в котором прибыли из Финляндии эмигранты Троцкий и другие революционеры, 18 мая доставил в Россию двух известных бельгийских социалистов, Эмиля Вандервельда и Генри де Мэна, в чьи планы входила дискуссия о Стокгольмской конференции, а также обычные призывы к российскому патриотизму. Троцкий знал этих бельгийцев еще со времен своего изгнания, и между ними состоялась весьма острая дискуссия, хотя вполне вероятно, как утверждает Троцкий в своих воспоминаниях, она была внезапно прервана не из-за его принципиального нежелания сотрудничать с «социал-патриотами».

На следующей день в Зимнем дворце бельгийских делегатов принял Керенский. Во время встречи с Советом они выразили свои возражения против Стокгольмской конференции из-за предполагаемого участия в ней германских социалистов. Вместе с Луисом де Брукером, коллегой, который приехал немного раньше, бельгийцы совершили пятидневную поездку по России. В Москве, Киеве и на Юго-Западном фронте они произносили множество речей перед рабочими и солдатами. Общее количество их слушателей приближалось к сотне тысяч – рекорд, который далеко превосходил слушателей других миссий Антанты. Им постоянно оказывался самый сердечный прием, но практический эффект от такой добросовестной агитационной работы был совершенно ничтожен. Характер их «социализма» можно определить по замечанию Вандервельда, что программа кадетов представляется ему «крайне радикальной». В то же время и со столь же незначительными результатами подобную поездку совершили от итальянского правительства Артуро Лабриола, бывший синдикалист, и три его товарища.

Разумеется, тогда еще не была очевидна безнадежность таких попыток, поэтому 2 июня в Петроград прибыл еще один представитель социалистов Антанты. Это был британский министр и секретарь лейбористской партии Артур Хендерсон, чье назначение было аналогичным назначению Тома для фрацузского правительства. Хендерсон должен был еще раньше уйти из правительства вместе с двумя другими членами лейбористской партии, но ввиду происходящих волнений среди рабочих военный кабинет счел его присутствие необходимым. Вероятность приезда в Петроград германских социалистов, которые рассчитывали расположить к себе русское общественное мнение, и предполагаемый успех миссии Тома заставили премьер-министра передумать. Он проконсультировался по телеграфу с самим Тома, который посоветовал ему прислать делегацию во главе с Хендерсоном. Введение шести социалистов в российское правительство казалось такой радикальной мерой, что Ллойд Джордж опасался – и, как станет ясно в дальнейшем, совершенно неосновательно, – что Бьюкенен уже не пользуется благоволением новой администрации. Имея перед глазами пример недавно отозванного Палеолога, военный комитет Британии уполномочил Хендерсона, в дополнение к его миссии социал-патриота, принять пост посла, если он сочтет это нужным.

Министерство иностранных дел Британии сообщило Бьюкенену о прибытии Хендерсона, не упомянув о предполагаемой смене дипломатов. Однако оно деликатно предположило, что было бы желательно, если бы через несколько недель он приехал в Лондон, чтобы лично высказать свои советы правительству. Он немедленно телеграфировал, что Хендерсон может рассчитывать на его честное и теплое сотрудничество, и поинтересовался, рассматривается ли его «поездка» в Лондон как окончательный отзыв. Испугавшись слова «отзыв», министерство иностранных дел направило ему весьма уклончивый ответ, заверив посла, что высоко ценит его заслуги. «Насколько можно предвидеть в настоящий момент, – говорилось в конце телеграммы, – мы будем настоятельно желать вашего возвращения в Петроград в свое время». Бьюкенен был раздражен такой уклончивостью и вместе с тем обрадован доказательством преданности своих сотрудников. Те поспешили телеграфировать своим влиятельным друзьям в Лондоне, и некоторые из них заявили о своем намерении уйти в отставку, если Бьюкенена вынудят покинуть свой пост. Через голову посла один из его служащих поспешил встретиться с Сазоновым, получил через него желаемые заверения от Терещенко, нового министра иностранных дел, что он будет сожалеть об отставке Бьюкенена, и послал лично от себя длинную телеграмму важному чиновнику в министерстве иностранных дел, в которой утверждал, что назначение послом Хендерсона будет катастрофой.

Однако по прибытии Хендерсона сотрудники посольства, а возможно, и сам посол, поняли, что он совсем не так страшен, как они думали. Оба вели себя с безукоризненной вежливостью, однако данный в честь Хендерсона обед в посольстве носил напряженный характер из-за жены и дочери посла, которые с трудом скрывали под светским поведением свое праведное возмущение. Хендерсон не стал прибегать к уклончивости и во время первого же разговора с Бьюкененом ясно дал понять, что тому придется уехать. Но чем дольше оставался в России специальный эмиссар Ллойд Джорджа, тем выше он оценивал способности посла и убеждался в собственной малоинформированности в политической ситуации. По стандартам английской парламентской жизни они находились в противоположных точках политического спектра; по советским же стандартам оба являлись преуспевающими представителями капиталистического правительства, и социалистические взгляды одного не очень отличались от консервативных воззрений другого.