Андрей Рублев - Павел Северный

– Такими, кои подскажет твое разумение…

Андрей глаза Христа написал. Они были такими, как и на иконе митрополита, поновленной Андреем.

Паисию полегчало, он знал, что Андрей справился к сроку, и захотел взглянуть на его работу утром, в день сдачи иконы заказчикам. Подойдя к образу, старик сразу остановил свой взгляд на глазах Христа и уже не мог отвести взора от излучаемого ими ласкового тепла. Глаза были прозрачными, как родниковая вода. Они успокаивали. Вселяли надежду и веру в исполнение желаний всех тех, кто будет молиться. Глаза были словно живые, их выражение можно увидеть вокруг в ласковых людских глазах. Паисий стоял перед образом в оцепенении, ощущая, как эти глаза согревали его старческую душу, уставшую за долгую жизнь от тревог и забот. Морщинистое лицо старика ожило от улыбки.

Андрей стоял поодаль, готовый выслушать любой приговор учителя. Но Паисий молчал и, не взглянув на Андрея, медленно вышел из кельи, оставив его в полном недоумении…

По наказу игумена икону перенесли в его покои.

Андрей поставил икону напротив окна, возле стены, и укрыл ее холстиной.

Заказчики пожелали глядеть икону после обедни.

Паисий и Андрей, готовясь к показу, переоделись. Андрей надел рубаху и порты, подаренные ему в Москве, подпоясавшись гашником из голубого шелка с серебряной ниткой.

Колокола вызвонами известили об окончании обедни. Паисий пришел в игуменские покои с Андреем, когда в них стало тесно от собравшейся монастырской братии.

Заказчики появились позже всех с игуменом и духовенством. Боярин Питиримов, низкорослый и чрезмерно тучный, шел, твердо ставя ноги в красных сафьяновых сапогах, опираясь на посох, втыкая его острие в пол. Он шел ни на кого не глядя, выявляя этим свою спесивость. За ним следовал тщедушный игумен с Белого озера, а завершал шествие игумен монастыря. Боярин на поясные поклоны Паисия и Андрея даже не пошевелил головой, а белоозерский игумен их благословил, не отводя глаз от боярина.

– Кажите! – резко сказал боярин и, сев на лавку возле стола, вновь повысил голос: – Кажите, говорю!

Паисий снял с иконы холстину, и по покою прокатился возглас удивления. Белоозерский игумен подошел к иконе, остановился и вымолвил шепотом:

– Чудо зрим, сотворенное рукой человека.

Но боярин, встав, подойдя к иконе и отодвинув рукой игумена, присмотревшись, закричал:

– В чем чудо узрел, отче? Очи на иконе не Христовы. Человечьи глаза у Сына Человеческого. Аль ослепли?

– А какими им надлежит быть у Спасителя? – спросил Паисий.

– Божественными!

– Да Христос-то смотрит на многострадальную Русь! С состраданием смотрит!

– Не должно быть в его глазах сострадания. На наших смердов надобно Христу зрить устрашающе. Кто писал неправедные глаза? Ты, старик, видать, утерял веру во власть Господню?

– Я написал очи Спасителя! – сказал Андрей, покрываясь крупными каплями холодного пота.

– Да кто тебе, смерду неразумному, дозволил свершить святотатство?

– Я дозволил боярин, – сказал Паисий. – Благословлен Андрей мной на живописное сотворение сего образа.

– А я не признаю его написания. Икону приму, когда на ней будут написаны Божественные очи, вселяющие Господне всемогущество.

– О сем не тревожьтесь. Он глаза перепишет, – успокаивающе ответил игумен монастыря. – Паисий, накажи очи заново написать!

– Я не стану написанное рушить! – выкрикнул Андрей и, рывком кинувшись к иконе, заслонил ее собой.

– Как это не станешь? Ежели я повелю!

– Не стану!

– Ах ты, оборотень! Как смеешь перечить мне?

Боярин, покраснев от злости, ткнул Андрея посохом в плечо. Юноша от боли вскрикнул. На его правом плече, на рубахе, появилось кровяное пятно.

– Да я тебя в яме сгною!

Крича, боярин снова замахнулся посохом, но Андрей шагнул к боярину и вырвал посох.

– За что обидел?

Боярин, пятясь, запнулся ногой за половик и упал бы, если бы его не подхватили монахи. Паисий, встав между Андреем и боярином, тихо произнес:

– Опомнись, Андреюшко!

Андрей, бросив на пол боярский посох, выбежал из покоя и направился к любимым березкам, добежав до них, задохнувшись, плашмя упал на землю, содрогаясь в рыданиях…

Вечером, когда благовестили ко всенощной и лесная река слушала голоса певучей меди, когда на небе вызолотился серп молодого месяца, Андрей Рублев, не перенеся обиды, трогательно простился с Паисием, не вняв его уговорам, нарушив завет Сергия Радонежского, ушел из монастыря.

Андрей понимал, что уходил в мирскую жизнь, переполненную всякими обидами из-за людской несправедливости и зависти. Он был уверен, что глаза Христа написаны им правильно и придет время, и ему поверят, что именно такими глазами Сын Человеческий может смотреть на многострадальную Великую Русь…

Проклятие Руси висело над татарами с года сокрушительного нашествия кочевых полчищ хана Батыя.

После Батыева опустошения истерзанная, выжженная, залитая кровью Русь, выпив чашу страдания, старательно выискивала закутки для житейского покоя в необъятности дремучих лесов отчей земли. Заповедная нежить лесных чащоб помогала Руси рубить в них новые города в местах, недоступных для ханских набегов.

Проходили десятилетия.

Русь под вызвоны колоколов молилась, надеясь, что обещанные попами трубящие архангелы возвестят о Божьей милости. Русь жила надеждами на грядущий покой, не расставаясь с постоянным страхом. Безрадостные для народа десятилетия проходили, сменяемые распутицами весны, летним ароматом трав, мокретью осени и долгими зимними стужами. Под их поступь умирали свидетели шествия жуткой Батыевой смерти. Их места заступали потомки, становясь свидетелями новых вражьих нашествий и козней поработителей. Но с каждым десятилетием в сознании истинных оберегателей Руси, именуемых за трудовое подвижничество смердами и черными людьми, укреплялась к врагам стойкая ненависть, заставлявшая их по зову родной земли бросать сохи, остужать горна кузниц и браться за топоры и вилы. Ветры весны подавали со степных просторов вести о шевелении кочевников, замышлявших опустошение ради ханского желания карать непокорную и гордую Русь.

Но вдохновенную ненависть черных людей слишком старательно отщепенцы утихомиривали лживыми посулами ханского миролюбия. Удельные князья в сговоре с боярами теряя честь и совесть, угодничали перед владыками Золотой Орды, предавали достоинство Руси ради личного благополучия, не останавливаясь даже перед породнением с татарами, помогали удельной междоусобице вносить в жизнь государства сумятицу вражды, всегда обильно обмываемую кровью.