Без вести пропавшие - Станислав Олейник

— У нас нет подземных нор, — начал было тот, но сразу был перебит полковником.

— Речь идет не про эти норы, а про факт нахождения у нас советских пленных, — и, схватив протянутую ему через столик брошюру, раскрыл на предпоследней странице и, тыкая почти в лицо собеседнику, прорычал: «Сюда смотрите, уважаемый, сюда!»

С фотографии на Рахматулло смотрели трое пленных шурави. Все трое из его лагеря — Абдурахмон, Исломутдин и Абдулло. Между ними, находилась американка Людмила Торн, которая в составе американской делегации из трех человек, была в лагере в январе этого года. Внизу подпись: «Январь 1985 год. Пакистан. Бадабера. Лагерь беженцев из Афганистана. Бывшие советские солдаты».

— Ну и что? — невозмутимо проговорил Рахматулло. — Тут же имена не указаны…

— А вы уверены, что эта шлюха, — Акахмед кивнул на фотографию, — еще что-нибудь не напишет?

Рахматулло пожал плечами.

— Вот и я не уверен, — постепенно успокаиваясь, вздохнул полковник. Бросив брошюру перед собой на столик, он вызвал молодого лейтенанта, и приказал принести чаю и все, что к нему прилагается.

В ходе чаепития он сообщил, что в начале мая лагерь Бадабера посетят представители «Красного креста». Все началось, — сказал он, — после появления в свет этой брошюры. Американцы делают вид, что это не их проблемы, и от обсуждения этой щекотливой темы уходят. Правда, они дали понять, что было бы спокойнее, если бы советских пленных в лагере не было. Он уже предложил своему начальству, чтобы их переправили в горы Кашмира. Если согласия не будет, Рахматулло с Абдурахмоном должны к первому мая представить свои предложения.

— Не думайте, что хотят посетить только ваш лагерь. У них намерение побывать во всех, которые размещены на территории Пакистана, — подвел черту всему сказанному Акахмед. ЦРУ уже сделало для себя определенный вывод. Теперь они не рекомендуют сотрудникам «Дома свободы» посещать подобные лагеря. А прибывающих из Афганистана советских пленных, теперь доставляют для беседы с американцами, к нам, сюда. Так что, Рахматулло, теперь-то вы наверняка не плюхнитесь со своими пленными, в лужу.

Рахматулло хотел, было возмутиться — комендант лагеря майор Мушарраф, а за все приходится отдуваться ему, его заместителю. Но благоразумно промолчал. Мушарраф пакистанский майор и является комендантом лагеря беженцев, а за всю жизнь учебного центра отвечает он — Рахматулло.

И поступил правильно. Не только разноса, но и простого упрека в свой адрес по поводу, якобы, несанкционированного появления в лагере беженцев, американцев из «Дома Свободы», со стороны Акахмеда он больше не услышал. О предстоящем выпуске моджахедов, и последующей их отправке в Афганистан, вопросы не поднимались. Полковник благоразумно дал понять, что проблемы эти его ни в коей мере не волнуют. Расстались они, если и не друзьями, то, по крайней мере, хорошими деловыми партнерами.

Низкое глинобитное здание, темные глазницы трех небольших окон. Около дверей, вооруженный автоматом моджахед. Автомат висит на левом плече. Моджахед лениво курит сигарету, прислоняясь к дверям. Зрачки его неестественно расширены. Солнечные блики пробегают по его добродушному, заросшему рыжей щетиной, переходящей уже в курчавую бородку, лицу. Неестественно расширенные зрачки, говорят о том, что сигарета его «заряжена» анашой.

— Наверное, нуристанец, — подумал Моммад, скользнув взглядом по добродушному и совсем незнакомому лицу часового. — Похоже, только недавно прибыл.

Но стоило подойти к дверям, как моджахед словно преобразился. От добродушия на лице не осталось и следа.

— Давно пора приступить к уборке, а ты, ленивый ишак, болтаешься непонятно где. — И вынув изо рта сигарету, резким движением попытался ткнуть ею в лицо Моммаду, но промахнулся и уронил на землю. Выругавшись, растоптал ее ботинком, и, качнувшись, пропустил Моммада в дверь.

Уборку Моммад начал с полутемного коридора, из которого шли три двери. Одна в кабинет коменданта лагеря Мушаррафа, другая в кабинет его заместителя Рахматулло, и третья, самая большая, была рабочим кабинетом американских мошаверов (учителей), которые обучали моджахедов военным дисциплинам.

Кабинеты мошаверов и Мушаррафа были закрыты. Поскольку «учебный семестр» был закончен, и курсанты ожидали так называемого выпуска, мошаверы в лагере практически не появлялись, и были, по всей вероятности, в Пешаваре. В Пешаваре находился и Мушарраф, который давно переложил все свои дела на своего заместителя, Именно из приоткрытой двери кабинета его заместителя Рахматулло, Моммад и получил ту информацию, которая и решила дальнейшую судьбу лагеря и всех его обитателей.

Он взял из подсобки веник, и направился в дальний конец коридора, откуда всегда и начинал подметать глинобитный пол. Из-за двери кабинета Рахматулло доносились громкие голоса. Один принадлежал Рахматулло, другой, его заместителю Абдурахмону. Говорил сам Рахматулло.

— Ты все время пытаешься мне доказать, что нет смысла перевозить шурави в горы Кашмира, с угрозой говорил Рахматулло, — ты пытаешься убедить меня, что легче от них избавиться здесь. А ты уверен, что информация об этом не выйдет за пределы лагеря, и снова не станет достоянием какой-нибудь другой американской шлюхи, и не приведи Аллах, Красного Креста!? Кто виноват, когда американцы были в лагере, эта шлюха фотографировалась с шурави? Ты Абдурахмон! Не я ли говорил, что ты делаешь глупость, разрешая шурави встречаться с американцами? А сейчас думаешь во всем обвинить меня! Не выйдет, Абдурахмон!

— Вы не поняли меня, уважаемый Рахматулло, — Абдурахмон говорил глухо, с каким-то непонятным хрипом, — я предлагаю вывезти их в полк Халеда ибн Валеда. Наступило молчание.

— Хорошо, — голос Рахматулло звучал уже без раздражения. — Я согласую этот вопрос с господином Раббани завтра же. И помни, до первого мая, какое-бы решение не принял Раббани, шурави не должно быть в лагере. Все, Абдурахмон. Разговор закончен. Или у тебя есть еще какие-то предложения?

— Нет, — ответил Абдурахмон, и глухо кашлянул, прочищая голос, — просто борьба с неверными мой долг и моя обязанность перед самим Аллахом.

— Не надо мне доказывать свою преданность перед Аллахом, уважаемый Абдурахмон, — донеслось до Моммада, и он явственно услышал, как заскрипел стул, с которого поднимался Рахматулло.

Начавшийся поздно вечером дождь постепенно стихал. Стекло небольшого тюремного окошка, по которому еще совсем недавно бежали тяжелые дождевые капли, постепенно наполнялось россыпью огромных сверкающих звезд.

В призрачном свете из черноты камеры проступали пять человеческих силуэтов. Это был Семченко и четверо его товарищей. Они сидели в дальнем углу и тихо о чем-то говорили.

Из двенадцати находящихся в лагере советских пленных, в камере было только семеро. Абдулло был на территории лагеря и занимался своими делами электрика. В дальнем углу лежит чудом выживший и теперь идущий на поправку Ванька Завьялов. Исломутдин, Азид и еще трое недавно прибывших из Афганистана ребят — в тюрьме, где содержатся пленные афганцы. И хотя в лагере те находятся уже три дня, никто из «стариков» — пленных шурави, их практически не видел. Утром ребят увозили куда-то за пределы лагеря. По возвращении, сразу отправляли в тюрьму. Рассказать о них могли только Азид и Исломутдин. Но и это было нереально. Азид чурался русских, а Исломутдину давно уже никто не доверял.