Опасная тайна Зала фресок - Питер Мэй

Сейчас он откровенно упивался замешательством префекта Верна и начальницы местной полиции мадам Тейяр. На столе лежал свежий номер «Либерасьон» со статьей Раффина под заголовком, предложенным редактором: «Гейяр убит». Ниже мелким шрифтом значилось: «Спустя десять лет правда выходит наружу», а справа красовалась большая фотография беллиновской компьютерной реконструкции головы Гейяра анфас и в профиль.

Шеф полиции не сводила с Энцо тяжелого взгляда. На ее щеках рдел густой кирпичный румянец. Когда-то Элен Тейяр была к нему неравнодушна; да и Маклеод чувствовал некоторую взаимность, но с тех пор много воды утекло. Энцо подозревал, что именно гнев отвергнутой женщины подогревает враждебность Тейяр.

— Это ничего не доказывает, — безапелляционно заявила она.

— Это доказывает, что Гейяр был убит, — возразил Энцо.

— И подозревать можно любого, — ввернул префект, оторвав кусок хлеба и макнув его в соус «рокфор» на своей тарелке. В сложившейся ситуации он вел себя намного достойнее, чем начальница полиции.

Маклеоду импонировал Жан-Люк Верн. Он был одним из сотни региональных руководителей, назначенных государством и наделенных обширными полномочиями. Старше Энцо на несколько лет, Верн управлял департаментом Ло уже два года. Они познакомились на какой-то вечеринке и обнаружили схожесть их чувства юмора.

— Подозреваемых я вам, так и быть, уступлю, — сказал Энцо. — Но за десять лет парижская полиция не нашла ни единого доказательства гибели Гейяра!

— За последнее десятилетие полицейские методы расследования сильно изменились, — возразила мадам Тейяр.

— Если не ошибаюсь, мсье Маклеод утверждал это с самого начала, — парировал префект. — Нужно поздравить его со значительным прогрессом в расследовании. Политические последствия убийства Гейяра вызвали огромный резонанс. Отдались, так сказать, громким эхом в коридорах власти. — Верн с видом знатока отпил придирчиво выбранное по карте вин «Шато Лагрезетт», подержал во рту и повернулся к Маклеоду: — И все же доказать убийство — это полдела. Чтобы выиграть наше маленькое пари, вам придется установить, кто его убил и почему. И эта половина представляется мне самой сложной.

Пари было заключено в присутствии четырех человек — Энцо, Саймона, неожиданно нагрянувшего из Лондона, префекта Верна и начальницы полиции.

— А вот об этом я говорила с самого начала, — не выдержала явно задетая Тейяр. — Подумать только, след десятилетней давности, остывший, как каменные плиты, на которых зарезали мсье Гейяра!

— Ну, не все так безнадежно, — не согласился Энцо.

— Ах да, — спохватился префект. — Предметы из ящика…

В этот момент все трое вздрогнули от резкого стука в окно. Лебедю надоело ждать; на обернувшихся к нему людей он воззрился крайне выразительно.

— Не иначе обедающие на палубе взяли в привычку выбрасывать остатки с тарелок в воду, — предположил префект Верн. — Вот наш водоплавающий и недоумевает, почему мы такие жадные. — Но поделиться было невозможно — иллюминаторы плавучего ресторана «Череда удовольствий» были наглухо задраены для защиты от жары и… воды, плескавшейся почти вровень с окнами. Большое, выкрашенное в белый цвет судно, стоявшее на якоре у восточного берега Сены недалеко от моста Кабессю, неминуемо перевернулось бы, вздумай капитан пуститься в плавание. Пообедать здесь предложил префект Верн, отличавшийся изысканным — и недешевым — вкусом. Полюбовавшись лебедем, он вновь повернулся к Маклеоду и полицейской даме: — На чем мы остановились? Ах да, на содержимом ящика. Что может означать этот странный набор?

— Вот, — с нажимом сказал Энцо. — Каждый предмет обязательно что-то значит.

— Почему вы так решили? — скептически осведомилась Элен Тейяр.

— Потому что человеку не отрубают голову, чтобы положить ее в ящик вместе с пятью на первый взгляд никак не связанными предметами, если на то нет особой причины. А коли причина существует, должен быть способ ее установить.

— И вы намерены применить для этого судебную медицину? — поинтересовался префект.

— Нет, для этого я собираюсь применить свои мозги.

Мадам Тейяр на собственной машине уехала в казармы Бессьер на севере Кагора. Маклеод с префектом, попыхивавшим послеобеденной сигарой, шли по мосту Кабессю. Яркое южное солнце заливало крыши, старую городскую стену и Башню повешенных — здесь когда-то для острастки вешали приговоренных.

— Конечно, всем нам кажется, что с Гейяром случилось нечто ужасное, — начал префект. — Но ведь люди бывают не готовы к правде. Каким-то образом все всегда оказывается хуже, чем предполагалось.

— Вы его знали?

— Да, но плохо. Мы вместе учились в Национальной школе управления. На потоке было человек тридцать, но Жак Гейяр был известен всем. Кое-кто его недолюбливал — Гейяр был слишком занят собой, но с ним, ей-богу, веселее жилось. Он скрашивал наше унылое академическое существование.

По иронии судьбы последний год жизни ему пришлось там преподавать.

— Ничего себе перевод с понижением — от советника премьер-министра страны до преподавателя!

— Не совсем так. Строго говоря, Гейяр не был преподавателем. В школе управления профессиональных учителей вообще нет, разве что по физкультуре. Талантливые студенты учатся у лучших умов страны: верхушки функционеров, руководителей отраслей, бывших министров — по настойчивой просьбе правительства они выкраивают время в своем напряженном графике и передают опыт молодежи. Бернард Шоу сказал: «Те, кто может, делают, а кто не может, учат», — а де Голль считал — те, кому что-то удается лучше других, должны готовить смену, и создал Национальную школу управления. — Они свернули на узкую улочку Маршала Фоша и направились к муниципалитету и префектуре. — Так что, строго говоря, это не было понижением, скорее, перестановкой с целью убрать знаменитость подальше от премьер-министра. Чтобы не отвлекал на себя внимание.

Они обменялись рукопожатием. Префект Верн толкнул тяжелую створку кованых ворот, пересек мощеный двор и исчез за дверью собственной административной империи. Энцо направился на соборную площадь. Субботняя торговля уже закончилась, и по брусчатке медленно ехал грузовик с большими вертящимися щетками, наводя чистоту. Дойдя до кирпичных арок крытого рынка со стороны площади Жан-Жака Шапу, Энцо вошел внутрь через задний вход и, сунув руки в карманы, не торопясь побрел вдоль торгового ряда, мимо рыбного отдела, где на крошеном льду разевали рты живые рыбы, винной лавки «Погребок», где разрешалось налить вина из огромных стальных цистерн в собственную емкость; charcuterie[26]мсье Шевалина, где Энцо иногда покупал готовые plats Asiatique.[27]Виноторговец приветственно помахал ему и прокричал «Salut!», мясник заманивал только что привезенным нежнейшим тонким филе. Маклеод ничего не покупал, наслаждаясь возвращением домой, где все привычно и знакомо — разительный контраст с враждебной анонимностью Парижа.