Трактир «Разбитые надежды» - Владимир Свержин

Лешага молча отложил надкусанную лепешку, несколько длинных пластин сушеного подкопченного мяса, покрутил в руках небольшой короткоствол со звездочкой на рукояти, осмотрел запасную обойму к нему, хмыкнул и бросил обратно в мешок.

– Что ты делаешь?! – вновь закричал драконид, предчувствуя недоброе.

– Это я беру себе, – пояснил воин, завернул в какую-то тряпицу мясо и хлеб и сунул в карман. – Остальное твое. Вот тебе вода – ступай назад.

– Это что – все из-за какого-то байбака?! – возмутился Марат.

– Беги домой, иначе ты сдохнешь в пути. Из-за какого-то байбака, – сухо отрезал Леха. – Возвращайся, ты и так далеко зашел. Иди к Зарине.

– Не говори, что мне делать! Раз не хочешь учить меня, значит, мы сами по себе. Я просто иду в туже сторону, что и ты.

Ученик Старого Бирюка покачал головой.

– Ну-ну. Иди. Пообедаешь тем мясом, что нынче отпустил.

– Ну и пообедаю! – хмуро огрызнулся мальчишка.

Страж молча зашнуровал поножи и наручи, проверил крепление ножей и, не оглядываясь, зашагал в сторону оставленного совсем недавно прорвами лагеря. Марат плелся за ним. Изредка до Лешаги доносились всхлипы и обиженное ворчание. Он вспомнил, как много лет назад вот так же тащился за Старым Бирюком, не рискуя обсуждать с побратимом накопленные за день обиды. Наставник шел молча, словно забыв о них, утопающих по колено в снегу, едва-едва различающих мелькающий впереди темный абрис широкой спины немногословного учителя. За три дня пешего похода он, кажется, вымолвил только одно слово: «Плохо». И, конечно, имел в виду не погоду и не самочувствие.

Сегодня было тепло, и солнечный жар казался вполне терпимым, благодатные тучи медленно ползли блекло-голубым небосводом, словно тучные коровы на выпасе. Как Леха и ожидал, лагерь оказался пуст. Несколько заброшенных кострищ и то самое место, где стоял шатер. Леха припал всем телом к земле, вслушиваясь и внюхиваясь, каждым сантиметром кожи стараясь ощутить след Бурого. След чувствовался, очень слабый, но все же явный, вовсе не похожий на следы волкоголовых тварей. На мгновение ему даже показалось, что он увидел небольшую, всего дюжина самцов, прорвью стаю, ведущую невесть куда толпу пленников, и между ними привязанного к телеге, стянутого ремнями по рукам и ногам побратима. Воину показалось, что он увидел еще кого-то, но лишь со спины. И в тот миг, когда он попытался обогнать неизвестного, взглянуть ему в лицо, словно туман затянул округу. Черно-серый густой мрак, перекатывающийся валами, точь-в-точь едкие зловонные облака, когда жгут обувки от колес.

Ему однажды довелось видеть такое: у границ Мосбунка: раздольники пытались напасть на откочевавших к дальним выпасам скотоводов, однако те, недолго думая, подпалили целую пирамиду таких вонючих круглых штуковин, загодя оставленных у места ночевки. Впрочем, тогда он и вовсе не знал, для чего еще они могли предназначаться. Дым, поднявшийся над степью, оказался до того ядовито-гнусным, что дыхание перехватывало. Отчаявшись закончить дело внезапным нападением, раздольники благоразумно отступили. А тут еще на помощь ему и Бурому подтянулся сторожевой отряд из Бунка, так называемый омон.

Нынешнее видение ему не понравилось, совершенно не понравилось. Но сколько ни силился он обогнать туманное облако или обойти его – впустую. Оно тянулось от горизонта к горизонту, так что Лешаге даже показалось, что он чувствует знакомый мерзкий запах. «Ну ладно!» – Леха с негодованием сжал кулаки, но тут же разжал и начал разминать пальцы. «Не злись, – звучали у него в голове слова учителя. – Враг только и ждет, чтобы ты разозлился. Он специально дразнит, пытается разбить щит твоего спокойствия. Старается подсунуть тебе наживку и скрыть главное. Злоба лишает разума. Слепец тянется за приманкой, точно котенок за собственным хвостом. Тянется за хвостом, а остается с носом. Злоба всегда заодно с врагом – убей ее сразу, и ты расправишься с ним в удобное для тебя время».

«Ладно, так, значит, так. След есть, и этого хватит, а сейчас надо внимательно осмотреть местность, ощутить незнакомую округу, быть может, где-то удастся обогнать этого, – Лешага запнулся, не зная, как обозвать неизвестного, – Темного Властелина». Он скосил глаза назад. Марат лежал на земле, шумно дыша и загребая когтями грунт. «Вот же упертый», – без прежнего недовольства подумал он, вытащил из мешка надкусанную лепешку и, отломив себе кусок, положил остальное на камень, словно забыл. Старый Бирюк за такое, пожалуй бы, треснул палкой по рукам, но ему вдруг почему-то стало жалко этого дракона-недоростка. «Скорей бы уж летать научился, – мелькнула в голове мысль, вызвавшая улыбку на загорелом лице. – Я-то иду куда быстрее, чем толпа пленников. Если б этот молокосос не плелся за мной, еще вчера был бы здесь».

«Все, отдохнули. Хватит. Надо идти», – отсчитав трехсотый вдох, решительно приказал себе Леха. Открывшийся с высоты птичьего полета вид снова возник перед глазами. – «Дальше прямоходом заросшие лесом холмы, прорвы туда не сунулись. В чаще за пленниками не уследишь, да и телега через буреломы не пройдет. Значит, будут обходить. А я так путь срежу изрядно».

Он встал, отряхнулся, забросил за спину вещмешок, поправил автомат на груди и зашагал, куда вел зыбкий след. За его спиной раздался тяжелый вздох, усталое шарканье и радостный вскрик.

«Нашел лепешку, – усмехнулся Лешага. – Нет, все же забавный малец».

На исходе второго дня пути Марат дотащился до костерка, взглянул мутными глазами на Лешагу и, не говоря ни слова, рухнул наземь. Воин лишь покачал головой.

– Драконий сын! Ладно уж, пусть себе тащится следом, раз так припекает. Если что, я предупреждал, – все это он пробурчал себе под нос, так что, и не спи в этот миг чешуйчатый глубоким сном – вряд ли бы услышал. Выпив на ночь травяного настоя, снимающего усталость, дающего телу спокойный, расслабленный отдых, Леха сунул вещмешок под голову и улегся, глядя в небо. Там сквозь рваную сеть нависших туч белым глазом проглядывала манящая Луна, где все было по-другому: люди улыбались друг другу, выходили из красивых домов, ездили на своих разноцветных повозках. У них было полно книг и свежей еды. Огромное множество, столько даже представить себе невозможно! И все они, если верить той же Зарине, полны мудрости и доброты.

Ученик Старого Бирюка задумался: доброта – это что-то очень ценное! Кажется, мать в детстве просила его быть добрым, убеждая отдать кусок мяса из котла младшей сестренке. «Они что же, все отдают друг другу куски мяса?» – Лешага попытался вообразить себе это действие. Множество людей в легких и ярких одеждах сидело за длинными столами в светлой-пресветлой, как сама Луна, комнате и перекладывали еду из миски в миску. «Глупо как-то, – смущенно, точно подсмотрев что-то запретное, признал Лешага. – И смешно. Они же так с голоду помрут. Впрочем, наверняка там, на Луне, в специальных книгах есть ответ, как быть добрыми и не помереть с голоду».

Этот вопрос почему-то не давал ему покоя: вот, скажем, тот же Марат побыл немного добрым, пожалел добычу, между прочим мою добычу, и вон, лежит теперь ни жив, ни мертв. «А если б я не был добрым, глядишь, он и не дополз бы». Мысль о собственной доброте внезапно поразила его. Ведь если так, он должен был что-то почувствовать? Уж конечно что-то большее, чем насмешливое пренебрежение… Как же много вокруг непонятного!