1000 лет радостей и печалей - Ай Вэйвэй

пол был завален осколками, и отцу пришлось ползать на коленях, отыскивая среди осколков плитки и стекла дорогие его сердцу книги, письма и рукописи.

Тем временем на другой стороне планеты война пришла в Западную Европу. С апреля по июнь 1940 года немецкие войска вторглись в Данию, Норвегию, Нидерланды и Францию, а 14 июня вошли во французскую столицу. На следующий день Ай Цин написал «Реквием по Парижу»:

Трехцветный красно-бело-синий флаг

Спустили.

Вместо него парит

над площадью Согласия

над Сеной

кроваво-красный — с черным ломаным узором.

…

Прекрасные строенья пали.

За ними пали

широко бегущие над входом слова

«Свобода, равенство и братство»… [17]

Для него падение Парижа — его духовной родины — стало тяжелой утратой.

К концу июня 1940 года отец стал преподавать литературу в школе Юйцай, которая находилась в поселке на безопасном расстоянии от Чунцина. Он испытывал облегчение от возвращения в спокойную горную деревушку. Здесь он мог устроить жизнь на свой лад: вставать рано утром и писать до завтрака. В некоторые дни в небе показывался эскадрон японских бомбардировщиков, и, услышав звук моторов, отец набрасывал на плечи куртку и выбегал наружу, чтобы пересчитать их. Вскоре он понял, что их стандартный боевой порядок предусматривал вылет двадцати семи самолетов.

Летом 1940 года в больнице Цзиньхуа в возрасте пятидесяти трех лет умер мой дед, и бабушка в письме моему отцу попросила его приехать домой и помочь с устройством похорон. Обычаи в наших местах предписывали человеку умирать в собственной постели, а поскольку дед испустил последний вздох вдали от дома, считалось неприличным привозить его тело в деревню. Поэтому гроб оставили пока за околицей, и семья попросила монахов приходить и семь дней читать сутры, чтобы душа умершего могла перейти в загробный мир. Уже наступало время сбора урожая, самое жаркое в году, и тело деда начало разлагаться. От гроба разносился такой ужасный запах, что жители деревни обходили его стороной. Перед погребением пошел ливень, дождевая вода проникла в гроб, из-за чего зловонная жижа начала просачиваться сквозь трещины.

Вскоре после смерти деда японские войска стали грабить деревни в районе Цзиньхуа, и многие местные жители укрывались в холмах. Но один из них, сын помещика, безрассудно пальнул из ружья в сторону мародеров, японцы же в ответ сожгли всю деревню. Три дня и три ночи бабушка прорыдала, сидя посреди обломков своего дома, и вскоре тоже умерла.

Отец так и не выбрался домой для устройства похорон своих родителей. В написанном в Яньане стихотворении он объяснил почему:

Прошлой весной он написал мне пару писем

и умолял — в надежде, что я вернусь.

Хотел мне дать наказ о чем-то важном:

имуществе, земле.

Но я пошел наперекор его надеждам

и не приехал в отчий дом:

Боялся, что долг перед семьей

разрушит мою юную судьбу.

И вот отец

тихонечко лежит в земле.

На похоронах

я не держал ни траурной хоругви,

ни платьем из холстины не прикрывал свой траур.

Хрипя песню,

мечусь в огне и дыме освободительной войны…

Мать слала письма, велела возвращаться

и навести порядок в расстроенных делах.

Но я не захотел закапывать себя живьем,

безжалостно отринул ее просьбы.

Войне спасибо

за силы, поднявшие мне дух

Я удаляюсь от дома прочь…

С тех пор как я узнал,

что в мире есть и лучшая мечта,

Я понял, что верен должен быть не дому,

А священной вере,

принадлежащей всем[18].

Утром 25 сентября 1940 года Чжоу Эньлай, командующий отделением 8-й армии в Чунцине, которое служило административным звеном Коммунистической партии Китая, посетил школу Юйцай. В обращении к учителям и ученикам он изложил свое видение текущей политической обстановки, обнадежив их оптимистичным прогнозом относительно исхода войны с Японией. Чжоу тепло поприветствовал моего отца и отметил, что был бы рад его вступлению в ряды левых интеллектуалов, которых в Яньане, оплоте коммунистов, становилось все больше. «Если наши друзья вроде Ай Цина приедут в Яньань, они смогут писать, ни на что не отвлекаясь и не беспокоясь о бытовых нуждах». Такие уговоры не могли не подействовать на отца, который мечтал полностью посвятить себя литературе.

После выхода из тюрьмы в 1935 году он побывал в десятке провинций, проехал огромные расстояния и сменил более десятка работ. Он с нетерпением ждал, когда же закончатся скитания и нищета. Но, невзирая на все трудности, он опубликовал более двухсот стихотворений и эссе, а также три сборника поэзии, исполнив клятву писать с тем же несгибаемым упорством, с каким солдат идет в сражение.

После Инцидента в южной части провинции Аньхой, произошедшего в 1941 году, когда силы Гоминьдана разгромили Новую 4-ю армию, отношения между двумя партиями ухудшились. Если бы пришлось выбирать между Гоминьданом под руководством Чан Кайши и Коммунистической партией, многие прогрессивные интеллектуалы предпочли бы второе. В таком выборе присутствовал элемент слепой надежды, но такие заманчивые идеи, как прогресс и освобождение, были мощными противоядиями от отчаяния. Мао Цзэдун призвал Коммунистическую партию привлекать в свои ряды как можно больше интеллектуалов. «Политика завоевания поддержки со стороны интеллигенции является важнейшим условием победы революции, — утверждал он и добавлял: — Перо должно объединиться со штыком». За этими жизнеутверждающими декларациями таилась более сложная действительность: в молодости Мао безуспешно пытался получить работу в библиотеке Пекинского университета, что, вероятно, сформировало его предубеждение против научных работников, которое можно видеть в его более поздних словах и действиях.

Люди все больше сомневались в законности режима Гоминьдана, а образ Коммунистической партии менялся от зачинщика беспорядков до поборника национальных интересов. Яньань превозносили как рай, где царят равенство, свобода и демократия, как модель демократического Китая. Бытовые нужды обеспечивались системой военных поставок, основанной на принципе эгалитаризма, и коммунисты, отвергавшие этические нормы конфуцианства и традиционные ценности элит, отстаивали гендерное равенство и массовую культуру.

Особенно привлекал Яньань молодых, идеалистически настроенных интеллектуалов, таких как Вэй Ин. Однажды вечером она, несмотря на то, что была на восьмом месяце беременности, объявила, что не собирается больше ждать: она хочет немедленно отправиться в Яньань, даже если придется рожать в дороге. Она считала, что в этой коммунистической Мекке ребенка можно будет оставить