Расправить крылья - Натали де Рамон

— Могли бы и дома кофейку попить. Завтра дождь обещали.

— Я не хотела тебе говорить, но он сделал мне предложение, и я почему-то согласилась… Все-таки он твой близкий друг, ты не стала бы знакомить меня с кем попало.

Через полтора часа на связь вышла вторая сторона, позвонив непосредственно в мою дверь.

— Иретта! — заорал с порога чудо-человек с красивым именем. — Делай что хочешь, но, умоляю, прикрой меня в институте на месяц!

— Я что, деканат?

— Ты лучше! Ты настоящий друг! У нее такая фигура! Это женщина моей мечты!

— А я мужик, по-твоему?

Восторги на минуту угасли.

— Я тебя обидел? Я сделал что-то не так? Как же нам теперь быть? Я хотел с ней на месяц в Грецию смотаться…

— Ну и мотайся, мне-то что. — Я постаралась произнести это как можно гаже.

— Я — подлец?

— Дурак ты. Она только что мне звонила, я искренне рада за вас.

— Значит, поможешь? — повеселел Леду.

Я пожала плечами, я пока и сама не понимала, зачем их познакомила.

— Только у меня еще одна просьба. Ну пожалуйста!

— Нашел благодетельницу!

— Ты правда самая настоящая моя благодетельница! — Он приложил руки к груди, а потом зачем-то вытащил из карманов свои капиталы. — Можно, я их у тебя оставлю? А?

Я только усмехнулась. Оверня и есть оверня.

— Боишься потратить все сразу на любимую женщину?

— Да. Я хочу, чтобы нам с ней и потом было на что жить. Я же говорил тебе, что собираюсь открыть собственное дело, а деньги, которые мне были нужны на квартиру с видом на Эйфелеву башню, экономятся при помощи моей крошки Жаки. Так что часть этой суммы мы с ней имеем полное право потратить на романтическое путешествие, а другую часть…

Он еще долго рассуждал в том же духе, и я чувствовала себя не очень уютно. Тем более что его денег никогда не хватило бы на квартиру с видом на Эйфелеву башню. Впрочем, вероятно, все влюбленные овернцы таковы… Только в кого он влюблен, в Жаклин или в Эйфелеву башню?

А на что ты рассчитывала, когда повела его к кузине? — спросила я себя. Но ответа не находилось.

— Так я оставлю здесь мои деньги?

Я растерянно кивнула.

— Давай вместе пересчитаем, чтобы потом не было недоразумений, и вместе спрячем их там, где ты скажешь. — Он уже разглаживал свои скрученные сбережения на столе.

— Может, еще и номера перепишем? — съязвила я.

— Иретта, я тебе доверяю, ты ж теперь моя родственница!

— Не нравится мне это.

— Что?

— Я никогда не держу деньги дома, тем более такую сумму. Может, ты все-таки откроешь счет в банке?

— Знаешь, мой дед хранил деньги в банке, а его брат — дома. Теперь у моего дяди в Клермон-Ферране бар, ресторан, гостиница, — Леду выразительно загибал пальцы, — и танцплощадка, а мой папаша играет там на скрипке. Нет уж, спасибо большое, банки мне ни к чему! Денежке люб дом да оборот!

И только, когда влюбленный овернец удалился, я наконец поняла, какое счастье мне привалило! Леду не будет целый месяц, я пущу его деньги в оборот! А если я прогорю? Нет, я-то уж точно не прогорю, я знаю, во что их вложить!

Вот тогда-то я и сделала свои первые лекала от сорок восьмого до пятьдесят восьмого размера и на деньги Леду сшила по ним первые собственные изделия. Мишель и Жаклин вернулись, когда я, не удержавшись, закрутила его капитал вместе с прибылью во второй раз. Я панически боялась встречи с Леду, но в результате он чуть не пустил слезу и повторил раз сто:

— Ты лучший компаньон в мире, Риретта! Эйфелева башня, жена-парижанка и оборот! Оборот! Боже! Большего счастья я не мог и желать!

Как мало нужно человеку для счастья! «Эйфелева башня, жена-парижанка и оборот» — формула Мишеля. Допустим, вместо Эйфелевой башни у меня Нотр-Дам, мужа у меня нет, но парижанка я сама, с оборотом тоже вроде бы порядок. Итак, по Мишелю, для счастья мне не хватает мужа…

В новых серьгах я бесцельно слонялась по квартире, наконец сняла их, положила на столик рядом с кроватью, погасила свет и залезла в постель. Впрочем, воспоминания немного успокоили меня, но я все равно никак не могла уснуть и думала, думала, думала.

Значит, я уже примериваю Арнульфа на роль мужа? Но если я не увижу его больше никогда? С чего это я сразу поверила, что он и есть этот самый живописец с ужасной фамилией? Мало ли кого я могла встретить на выставке? Вот завтра прямо перед работой загляну туда, и все станет ясно!

Это была первая разумная мысль за целый день. Я ухватилась за нее, как за соломинку, оставалось только дожить до завтрашнего утра.

Я проснулась от поцелуя Арнульфа и невольно заплакала.

— Ты не рада мне?

— Почему ты ушел и ничего не сказал?

— Я никуда не уходил, просто днем ты меня не видела, но я все время был здесь.

— Ты нормальный человек?

— С какой точки зрения смотреть. Я — художник. Вставай, — он потянул меня за руку, — я кое-что принес.

Арнульф присел возле кровати, в полумраке комнаты я видела только силуэт его взлохмаченной головы и плечи. Странно, он дотронулся до меня, но никакого разряда тока не последовало.

— Зачем? У меня все есть…

— Я должен уйти?! — В лунном свете его волосы показались мне совсем седыми. — Ты этого хочешь?

— Не знаю. Мне все равно, как тому джинну.

— Какому джинну?

Он поцеловал мою ладонь, я почувствовала тепло длинного «у», мягкое прикосновение бороды, но ни одной молнии, ни одной даже самой маленькой искорки так и не последовало.

— Джинна заточили в бутылку, он сидел в ней тысячу лет и клялся сделать падишахом любого, кто его выпустит. А потом прошла еще тысяча лет и кто-то случайно разбил бутылку. Но джинну было уже все равно.

— Я тебе не верю, — сказал Арнульф и снова поцеловал мою руку, лизнув ладонь языком. — Может, ты и джинн, — он провел губами по кончикам моих пальцев, — но тебе не все равно.

— Обними меня. — Я погладила его по щеке. — Просто я думала, что все будет…

Но он уже прижал меня к себе, от его рук по моей спине заметались долгожданные разряды, а его губы…

— Все будет не так, — упрямо договорила я, когда мы перевели дыхание.

— Может быть, — прошептал он, целуя мое ухо, — все может быть…

И опять его губы прижались к моим, и я радостно узнавала и оживающую во мне бурю, и подступающий со всех сторон океан, и меховой островок на груди Арнульфа, и его напряженные, жесткие плечи, и его прерывистое дыхание…