Русский гигант КВ-1. Легенда 41-го года - Владимир Першанин

– Сволочь, убить меня хочешь! – крикнул Бережной.

Сержант служил в танковых войсках третий год и действовал быстро. Матерясь от злости, что, сумев спастись из одного и другого горящих танков, он сейчас угодит под пулеметную очередь в упор.

Бережного спасло то, что он успел выхватить из кармана комбинезона свой «наган»-самовзвод. Лихорадочно нажимая на спуск, сержант в горячке выпустил весь барабан и, спрыгнув вниз, схватил за горло второго номера, вскинувшего карабин. Выстрел ударил над ухом, а сержант намертво сжал глотку пулеметчика.

Оттолкнул обмякшее тело, подхватил пулемет, запасную ленту. Не выдержав, снял часы с запястья и фляжку с пояса.

Пехотинцы во главе с младшим лейтенантом Трифоновым добивали орудийный расчет. Крепкий молодой баварец, понимая, что сопротивляться бесполезно, поднял руки:

– Товарищ… камерад!

В рукопашном бою, когда неподалеку горит твой танк и лежат прошитые пулеметной очередью друзья, не признают пощады. Баварец был очень молод. Возможно, боялся опоздать на победоносную войну и записался добровольцем в семнадцать лет.

Его охотно взяли. Такие крепкие, хорошо откормленные парни, способные быстро развернуть орудие, нужны в артиллерии. Они не верят в собственную смерть, потому что вождь обещал только победу.

А вместо победы в живот с размаху летел четырехгранный русский штык, сверкнувший на солнце отточенным лезвием. И солдат, несущий смерть, был какой-то мелкий, невзрачный по сравнению с баварцем. Артиллерист не знал, что тот родился в двадцать втором голодном году в Поволжье. Когда из четырех родившихся младенцев, двое умирали, а третьего съедали, чтобы таким жутким способом спасти четвертого ребенка и его мать.

Но мальчишка вырос назло фюреру. Не слишком здоровый, как баварец, но жилистый, злой, записавшийся в военкомате добровольцем.

Штык с шипением проткнул объемистый живот немца. Скуластый, худой парень оглянулся по сторонам. Увидев, что артиллерийский расчет добит, снял с массивной кисти баварца часы, быстро обшарил карманы. Никелированная губная гармошка, сигареты, зажигалка.

– Оружие, боеприпасы бери, – окликнул его младший лейтенант Трифонов.

– Знаю…

Скуластый парень еще не отошел от злости. Немецкая винтовка, хоть и покороче, удобнее, была бойцу ни к чему. Он из своей трехлинейки снимал цель за двести шагов без промаха. А вот гранаты и нож в кожаном чехле пригодятся. Жаль, что пузан не имел пистолета, но хороший нож в ближнем бою вполне его заменит.

Теперь танков в роте осталось всего два. Пять человек погибли, пока раздолбали противотанковый взвод, два пулеметных расчета и огнеметное отделение.

Огнемет расстрелял из пушки лейтенант Астахов. Прямое попадание снаряда подбросило разорванное тело огнеметчика. Бак с горючей смесью загорелся почему-то не сразу. Полыхнул, когда начала тлеть сухая хвоя. Клубящийся огненный ком догнал помощника командира огнеметного отделения и мгновенно окутал пламенем.

Обреченный солдат кричал так, что Никита Астахов не выдержал и добил его автоматной очередью. У третьего огнеметчика из отделения не выдержали нервы. Он выпустил весь заряд шипящей огненной жидкости, не дожидаясь, пока его достанет пуля, и скрылся в лесу.

Офицер, которому было поручено остановить русских и постараться захватить новый русский танк «Клим Ворошилов», выполнял приказ добросовестно. Он собрал все имеющиеся под рукой силы, в том числе группу саперов и противотанковую пушку (новое и дорогое оружие вермахта) с коническим стволом. Пушка весила всего двести килограммов, а снаряд калибра 28 миллиметров мог пробить броню КВ-1 на расстоянии ста метров.

Приземистую пушку с длинным тонким стволом быстро установили на обочине дороги возле кювета, где лежал раненный в ногу подносчик снарядов. Расчет в считаные минуты отсоединил колеса – теперь пушка целиком пряталась в траве.

– Что вы делаете? – крикнул раненый артиллерист. – Русский «мамонт» разнесет вашу колотушку и всех нас.

– Лежи в своей норе и не мешай!

Старший фельдфебель, командир расчета был уверен в своем оружии. Под Смоленском он за два часа боя поджег четыре легких русских танка и продырявил «тридцатьчетверку», которая, дымя, уползла прочь и застряла в овраге, где тоже сгорела.

После того боя офицеры батальона с удовлетворением рассматривали оплавленные отверстия в броне «тридцатьчетверки» и хлопали фельдфебеля по спине.

– Молодец! Пять русских «панцеров» уничтожил. А хваленую «тридцатьчетверку» твои снаряды прошивают насквозь.

За тот бой командир расчета получил звание «старший фельдфебель» и Железный крест.

На этот раз он поторопился. Два бронебойных снаряда отрикошетили, выбив сноп искр. Командир наспех собранной противотанковой роты показывал, куда надо целиться:

– Бей по гусеницам! Они развалятся на куски.

Возможно, обер-лейтенант был прав. Но обер-фельдфебель понимал, что даже с порванной гусеницей «мамонт» разнесет их из своего трехдюймового орудия. Этого монстра надо бить наверняка, насмерть. Чтобы вспыхнули его чертовы внутренности, как у той «тридцатьчетверки» и мелких шавок Т-26 и БТ-7.

Но угодить точно в узкую ленту гусеницы, когда тяжелый танк с сатанинской красной звездой несется прямо на тебя, не просто. Расчет промахнулся, а «Клим Ворошилов» с маху подмял пушку. Скрежетало сплющенное железо.

Тела артиллеристов, не успевших отскочить, вминались, смешивались с металлом. Повис и оборвался чей-то крик. Сработавший капсюль поджег порох и вытолкнул трассирующий бронебойный заряд, который пронесся как салют погибавшему расчету.

Саперы с плоскими магнитными минами, удобными для броска, успели бросить две-три мины и сразу кинулись врассыпную.

Меньше всего я хочу обличать их в трусости. Но махину весом в полста тонн, ведущую огонь из двух пулеметных стволов и ощутимо сотрясающую землю, можно взорвать, укрываясь в глубоком окопе или в здании с верхнего этажа.

Саперов защищали лишь придорожные лопухи и кювет. Мины взорвались с недолетом, а пулеметные очереди свалили двоих саперов и перебили руку третьему.

Обер-лейтенант тоже швырнул мину и упал в траву, понимая, что бежать бесполезно. Он так и остался лежать, вмятый гусеницами в чужую для него землю. Бегущий пехотинец из взвода Митрохина подобрал «вальтер», но больше поживиться было нечем.

Приблизиться к изорванному, сплющенному телу, пропитанному кровью и расползающимися внутренностями, он не смог.

В нескольких шагах пятился прочь сапер с обвисшей рукой. Но боец, тоже пятившийся прочь от тела обер-лейтенанта, даже не догадался воспользоваться заряженным пистолетом. Господи, что творится на свете!

Он услышал голос младшего лейтенанта Трифонова, который созывал бойцов, увлекшихся сбором трофеев:

– Заканчивайте! Уходим.

– Сейчас. Второй сапог надену, а то ботинки мои совсем развалились.