Кардонийская рулетка - Вадим Панов

— У нас война на носу.

— А я должен понять, как будут развиваться паровинги, — резковато бросил Гатов, не отрываясь от записной книжки. — И хватит орать, вы меня сбиваете.

— Гений, что с него взять? — Бааламестре мягко взял Даркадо под ручку и повел вдоль пирса, у которого тихо покачивался заинтересовавший старика паровинг — четырехмоторный красавец без оружия и опознавательных знаков. — Вы ведь помните, синьор адмирал, насколько важны для Ушера разработки магистра? Можно и потерпеть.

Поскольку подчиненные поблизости отсутствовали, Даркадо решил не спорить и сказал как есть:

— Я терплю.

— А я представляю, каких усилий вам это стоит, — разливался соловьем Каронимо. — Но что делать, синьор адмирал, общение с гениями требует определенных… гм… жертв.

В отличие от Гатова, чья манера одеваться делала его похожим на цепаря, Бааламестре выглядел ученым. Ну, не совсем ученым, скорее, чокнутым провинциальным изобретателем пустотного парошаголета повышенной комфортности, но все-таки не межпланетным бродягой. Поверх сорочки с длинными рукавами, закатанными или опушенными в зависимости от погоды, Каронимо таскал жилет с многочисленными карманами, в которых водилась всякая полезная мелочь, включая инструмент и карандаши. Жилет был пошит по индивидуальному заказу, и Бааламестре безумно им гордился, больше даже, чем щегольскими штанами с накладными карманами, некоторые из которых смахивали на накладные сумки, а то и рюкзаки. Завершали костюм цепарские башмаки, перчатки с отрезанными пальцами, массивные походные часы на левой руке и щегольская круглая шляпа с загнутыми полями.

— Гатов — невоспитанный щенок. — Даркадо покосился на серьги в ушах Бааламестре: золотое кольцо в левом и бриллиантовый «гвоздик» в правом, и добавил: — Ты тоже подозрителен.

— Понимаю, — вздохнул Каронимо, — но если я приму приличный вид, Павел перестанет меня узнавать.

И улыбнулся.

Улыбка у Бааламестре получалась своеобразной: с одной стороны, весьма дружелюбной, с другой — несколько отталкивающей, поскольку под толстыми губами Каронимо скрывались крупные кривые зубы. Да еще желтые, как слюна стерча.

Несколько секунд Даркадо таращился на улыбающегося Бааламестре так, словно впервые увидел эту круглую рожу, после чего пробормотал себе под нос старинное военно-морское ругательство и поинтересовался:

— Зачем нужен сверхвысотный паровинг?

— Магистр хочет понять пути развития авиации, синьор адмирал.

Однако эти материи были слишком далеки от старого вояки.

— В чем смысл? Аэропланы все равно не поднимаются выше пятисот метров.

Даркадо слыл превосходным тактиком, считался неплохим политиком, но в стратегических вопросах «плавал», и потому искренне не понимал, для чего тратить время и ресурсы на улучшение паровингов, если они и так превосходят аэропланы вероятного противника?

— Имеет смысл готовиться к их развитию, — дипломатично ответил Бааламестре.

— Думаешь, галанитам или кому-нибудь еще удастся поднять аэропланам потолок?

— Обязательно.

— Когда?

— Возможно, скоро. — Каронимо почесал подбородок. — Сейчас аэропланы проигрывают и паровингам, и цеппелям. Но Компания делает на них ставку, а значит, будет совершенствовать. Обязательно будет.

— Возможно, скоро… — задумчиво повторил адмирал. И неожиданно поинтересовался: — Как высоко хочет забраться Гатов?

— На две или три лиги.

— Как получится, — добавил подошедший Павел. Он сунул записную книжку в карман, провел рукой по волосам и в упор посмотрел на Даркадо: — Поедешь с нами?

— Что?

Старик побагровел, у Бааламестре отвисла челюсть, а магистр зевнул Даркадо в лицо и безмятежно пояснил:

— Ты не понимаешь, чего я хочу, а я не могу тратить время на объяснения, показать быстрее. Поедешь с нами — увидишь, не поедешь — не узнаешь.

— Что ты хочешь мне показать?! — рявкнул взбешенный адмирал.

А перепуганному Каронимо показалось, что золотые эполеты белоснежного мундира чуть приподнялись, собираясь змеями наброситься и придушить обнаглевшего ученого.

— Там — небо, высоко. — Магистр ткнул пальцем вверх. — Так высоко, как ты не был. Не забыл, как летают, адмирал? — Гатов прищурился. — Если что, у нас есть парашюты. Мы наденем его на тебя и выбросим. Ты спасешься.

Первая реакция Даркадо была понятна и очевидна: адмирал до боли сдавил жезл, правая его рука дернулась, но… Но замерла на полпути к невысокому наглецу. Замерла, потому что на старика накатило прошлое. Воспоминания о той поре, когда он, безусый и безумно влюбленный в небо щенок, сел за штурвал первого на Кардонии паровинга. Перед глазами Даркадо встал его первый самостоятельный полет, паровинг, летящий сквозь густые облака, и звонкий хохот… И упоительный восторг человека, сумевшего забраться необычайно высоко.

— Не слушайте магистра, синьор адмирал, Павел нервничает, поскольку нам предстоит…

Даркадо оттолкнул Бааламестре и глухо спросил:

— Почему не летят испытатели?

— Я должен сам все увидеть, — серьезно ответил Гатов. — Каронимо за штурвалом, я рядом. Если птичка подавится, на мне не будет чужой крови.

И Даркадо окончательно передумал его бить.

По той простой причине, что чокнутый ученый готов рисковать своей шкурой. И еще потому, что сейчас Даркадо уже не был адмиралом, кавалером всех орденов Кардонии, начальником Генерального штаба вооруженных сил Ушера и стариком. Перед невоспитанным гением стоял влюбленный в небо щенок, которому предложили невероятное приключение. И еще потому, что на наглость магистра следовало ответить так, как умеют отвечать настоящие летчики.

— Я буду пилотом, — решительно произнес Даркадо.

— Предполагалось, что я… — начал было Каронимо, но тут же заткнулся.

— Ты будешь вторым, — отрезал адмирал, даже не посмотрев на Бааламестре. — Я вам, засранцам, покажу, что значит ставить рекорды.

— Договорились! — Гатов хлопнул Даркадо по плечу. — Договорились!

Первые паровинги начали строить лет через сто после появления цеппелей. Люди убедились, что способны летать, и энтузиасты задумались над созданием новых машин — тяжелее воздуха. Не потому что цеппели не нравились, просто хотелось нового — людям это свойственно.

Но хотеть нового и добиться его — это разные истории.

Самые ранние паровинги, как и следовало ожидать, были никуда не годны. Оснащенные тяжеленными паровыми двигателями, перегруженные собственным весом, они с трудом пробегали до конца поля и в лучшем случае неловко подпрыгивали, вызывая безудержный цепарский смех. Через некоторое время серьезные люди поставили на аппаратах тяжелее воздуха крест, однако поторопились. Людям это свойственно — торопиться.