Вторая молодость любви - Нелли Осипова

Новость мгновенно разлетелась, несмотря на то что уже начинались каникулы и в академии студентов поубавилось. Танька ловила на себе любопытствующие взгляды, какое-то повышенное внимание, словно к ней присматривались и ждали, как она отреагирует.

Днем, когда Таньки не было дома, позвонила Галина и напросилась на пару слов. Сашенька только что вернулась с утреннего приема и охотно согласилась, предложив ей вместе пообедать.

Галя показалась ей усталой, подряблевшей, если так можно выразиться, но все-таки чувствовалась в ней порода, стать, чего никакие пластические операции или макияж не в состоянии придать лицу.

— Ты неплохо выглядишь, — сказала Сашенька.

— Конечно, — грустно отозвалась Галина, — особенно если надеть на меня паранджу.

— Шуточки у тебя, — улыбнулась Сашенька.

Женщины начали обмен животрепещущими новостями. Собственно, главной причиной визита Гали оставалась хроническая проблема — поиски какой-нибудь соответствующей ее вкусам и жизненным принципам работы. Но где и кто мог предоставить ей занятие, хотя бы отдаленно приближенное к ее запросам, ни она, ни Сашенька не представляли.

К концу трапезы разговор незаметно перешел на события в семье Ореховых. Галина острым глазом истинной женщины заметила перемены в Таньке. Пришлось рассказать ей о романе Лехи с Лилей. Галя была не из болтливых, а ее доброжелательность и богатый опыт могли подсказать Сашеньке многое — она видела, как новость подействовала на Таньку, как ее возмутило поведение Лехи и Лильки, — дочь считала, что ее предали, что так друзья не поступают, и никакие резоны матери, что парень, не добившись взаимности, может влюбиться в другую, не действовали. «А как же Генрих, — спрашивала она упрямо, — ведь он же продолжал любить тебя и нашел в себе силы стать другом тебе и даже папе!» И как ее вразумить, как убедить, что бывают редкие исключения, которые вовсе не подтверждают правило, а так и остаются, словно белые вороны, Саша не знала.

Галя слушала внимательно и все покачивала головой, словно хотела сказать, что все это она знала давно, что ничего нового в этом лучшем из миров не происходит.

— Видишь ли, девочка за два года привыкла считать Алексея почти что своей собственностью, ей и в голову не приходило, что он, возможно, страдает от ее холодности, безразличия к нему. Он был ей нужен, я бы даже сказала, полезен и удобен: вот лежит под рукой необходимый предмет, захочу — возьму, когда понадобится, не захочу — пусть так и лежит, это мое! А у него словно пелена с глаз спала, и он увидел в другой женщине то, чего не нашел в Татьяне.

— Хочешь сказать, — перебила ее Сашенька, — одна любовь кончилась, а другая вдруг началась?

— Ты что же, считаешь обиду Танюши справедливой? — удивилась Галя.

— Нет, нет, я с тобой абсолютно согласна, к тому же со стороны Татоши не было любви, они просто друзья. Ее вообще не волнуют ровесники. Для меня вся эта история — сплошная загадка: с чего вдруг Таньке расстраиваться, обижаться на Лилю — не должна же Лиля спрашивать у нее разрешения, тем более что ей прекрасно известно: Таня в Леху никогда не была влюблена. И еще не пойму никак — два года ходит парень, вздыхает по девушке, а потом в одночасье влюбляется в другую. Что это? Может, сперва влюбился, а потом уж так, по привычке хвостиком ходил — то у них КВН, то химию Татоша просила его разъяснить. Сплошная загадка.

— О Господи, все привыкли твердить, что женщина — загадка, и никому невдомек, что мужчина — не меньшая загадка. Пушкин, влюбленный в Анну Керн, посвятил ей стихи, которые пережили их и еще многие века останутся вершиной божественной поэзии и самым ярким символом любви. Ты только послушай:

И тот же Пушкин называл ее в письмах вавилонской блудницей! Это ли не загадка!

— Одни знаки вопроса… — вздохнула Сашенька.

— Правильно! На этом все и построено: все взаимоотношения, все любови, все романы, всякий интерес мужчины к женщине и женщины к мужчине. Они всю жизнь отгадывают загадку в нас, а мы — в них. Вот что притягивает нас друг к другу. Иначе — не интересно, иначе получается один голый секс, недолговечный и ненадежный, который со временем изнашивается и приедается, как платье устаревшего фасона или давно прочитанная книга. Разве это интересно, скажи мне, пожалуйста?

— Да… я как-то не задумывалась над этим.

— И правильно делала, потому что ты, как говорят, выиграла по трамвайному билету, ты и Дмитрий. У вас все совпало, все состыковалось, и вы оба слишком умны, чтобы пустить на самотек выпавший вам шанс — один из сотни тысяч.

— А ты не преувеличиваешь наши заслуги? — смутившись от таких похвал, спросила Саша.

— Вовсе нет, — заверила Галина. — Возьми хотя бы свою кухню — это же не просто красивая, чистая кухня, это — ностальгия по операционной. И все здесь придумано тобой, в каждом закуточке — твоя индивидуальность.

— Скажешь тоже… Разве в этом дело?

— И в этом, и в тысяче других мелочей, которые вы с Дмитрием постоянно вкладываете в копилку вашей супружеской жизни. Я ведь не первый год дружу с вами, вижу, восхищаюсь. Ну а реакция Танечки — совершенно нормальная, женская, не стоит тебе волноваться и придавать этому особое значение. Поверь, у нее сейчас период томления духа и плоти. Все пройдет, и все придет в свое время.

— Знаешь, Галя, — очень серьезно начала Сашенька, — я, кажется, нашла для тебя работу.

— Вот так вдруг? — удивилась Галина. — И что же это за работа?

— Пиши романы. Пиши о женщинах, о любви, о мужчинах, пиши обо всем, что знаешь, о чем говорила только что. Придумай сюжет, вспомни что-то из жизни, что-нибудь из того, что слышала, видела, что происходило с твоими знакомыми, друзьями. Пиши женский любовный роман. У тебя это получится, я знаю, поверь мне. В конце концов — попытайся, а там будет видно.

— Ты полагаешь? — задумчиво произнесла Галина…

Осенью, с началом занятий на третьем курсе все как-то само собой рассосалось: большие группы расформировали на малочисленные, не больше десяти человек в каждой, чтобы не загромождать палаты, и Танька с Лехой оказались в разных группах. Они, конечно же встречались, общались, даже продолжали заниматься КВН, но уже общеинститутским, где больше народу, новые знакомые с других курсов, и постепенно их взаимоотношения нормализовались.

Разучивая гимн академии, который не менялся со времен первого ордена Ленина мединститута и заканчивался словами: «В медицине всюду будут первыми Первого МОЛМИ выпускники», кто-то с недоумением заметил, что не совсем понимает смысл некоторых слов.

Дома Танька спросила у отца:

— Почему наш гимн начинается с таких странных слов: «Уходят вдаль московских улиц ленты, / С Москвою расстаются москвичи…»? С чего это москвичи должны расставаться с родным городом?