Кавказская война. Семь историй - Амиран Урушанзе

Совсем в духе современных политических баталий Ермолов практиковал экономические санкции. Он искусственно завышал цену на соль — один из важнейших продуктов в хозяйстве горца. Соль — природный консервант, необходимый элемент в рационе овец и лошадей. Соляные озера, которые обеспечивали едва ли не весь Кавказ, находились на территории Тарковского шамхальства. А шамхалы к началу XIX века стали верными союзниками России, имели генеральские чины русской армии, получали денежное довольствие. Дорогая соль разоряла горца. Кабардинские князья не раз обращались к Ермолову с просьбой снизить цены, но генерал был неумолим: «Цену соли уменьшить не могу».

Несмотря на разнообразие репрессивных мер, Кавказ по-прежнему оставался «горячей точкой» империи. Более того, к 1825 году стало понятно, что ожидать «замирения» горцев в ближайшее время бессмысленно. В горах Чечни и Дагестана начиналась исламская революция, которую историки чаще всего именуют мюридским движением. Мюридами (от арабского «мюрид» — последователь) именуют людей, избравших тарикат — путь к постижению истины. «Основные правила тариката преследуют задачу целиком подчинить волю ученика-мюрида воле его учителя-мюршида (шейха), — писал историк Николай Покровский. — Первым из этих правил является тщательное соблюдение всех требований религии». Мюриды стремятся к повсеместному утверждению шариата («прямого, правильного пути»), а неверным-гяурам объявляют священную войну — газават.

Упавшее знамя Шейха-Мансура спустя тридцать пять лет подхватил другой влиятельный чеченец — Бейбулат Таймиев. Он объявил муллу Магому из аула Майртуп имамом — вождем священной войны, но руководил действиями горцев самостоятельно. Восстание вскоре перекинулось на Дагестан, а затем и Кабарду. Чеченцы совместно с кумыками смогли взять Амир-Аджи-Юрт — одну из крепостей Кавказской линии. Это произвело большое впечатление. Никогда прежде горцам не удавалось взять русское укрепление. Далее на их пути встал Герзель-Аул — еще один ермоловский форт. Бейбулат едва не взял и эту цитадель, но генералы Николай Греков и Дмитрий Лисаневич внезапно подоспели на выручку осажденным и рассеяли горцев. Поражение Бейбулата могло прекратить восстание, но случилась кровавая трагедия.

Лисаневич повелел доставить в Герзель-Аул чеченских и кумыкских старшин, которых подозревали в связях с восставшими. Лисаневич желал узнать зачинщиков и главных пособников и подвергнуть их суровой каре. Греков, напротив, уверял разошедшегося Лисаневича, что делать этого не стоит: время не самое подходящее. Но старший по званию Лисаневич настоял на своем. Встретив группу горцев, одетых в простые рубахи, Лисаневич, сверкая мундиром со множеством наград, начал кричать. Генерал упивался властью, ему не нужны были объяснения или оправдания. Только смирение, только виновато опущенные глаза. Он не хотел понять, что перед ним не кучка деревенских оборванцев, а люди больше всего на свете дорожащие своей честью, свободой и добрым именем. Распекая седовласого горца, Лисаневич едва не ударил его. Это был предел. Горец проворно выхватил кинжал и смертельно ранил Лисаневича, а затем убил наповал стоявшего рядом Грекова. Уже сраженный Лисаневич успел прохрипеть солдатам: «Коли!» Видя смерть своих генералов, они бросились на горцев с ожесточением и подняли всех на штыки. О мире в Чечне и Дагестане пришлось забыть. Горцы, уже, казалось, сломленные поражением под Герзель-Аулом, теперь пылали огнем мщения за смерть своих людей.

В одном из писем Ермолов подвел печальный итог своего управления Кавказом: «Иду к чеченцам, всюду бунт, все под ружьем и давно на меня готовятся кинжалы». «Всюду бунт» — это приговор собственной политике.

Но решающими для Ермолова стали события не в Чечне, а в Петербурге. 14 декабря 1825 года — мятеж реформаторов на Сенатской площади. Великий князь Николай Павлович (тогда еще не император Николай I) имел сведения о связях Ермолова с декабристами. Член Северного общества подпоручик Яков Ростовцев (впоследствии один из архитекторов Великих реформ Александра II) выдал намерения Никиты Муравьева, Николая Тургенева, Кондратия Рылеева и других своих товарищей, жаждавших перемен. Николай Павлович прочитал сообщение Ростовцева, где были и такие строки: «Государственный совет, Сенат и, может быть, гвардия будут за вас: военные поселения и Отдельный Кавказский корпус решительно будут против».

Накануне 14 декабря Николай пишет одному из своих любимцев начальнику Главного штаба генералу Ивану Дибичу, который тогда находился в Таганроге: «Послезавтра поутру я или государь, или — без дыхания. Но что будет в России? Что будет в армии? Я вам послезавтра, если жив буду, пришлю — сам еще не знаю, кого — с уведомлением, как все сошло; вы тоже не оставьте уведомить меня о всем, что вокруг вас происходить будет, особливо у Ермолова… я, виноват, ему менее всего верю».

На Сенатскую площадь, вопреки словам Ростовцева, пришли гвардейские полки, а Кавказский корпус остался без движения. Никаких доказательств политической связи Ермолова с декабристами не обнаружилось, но император не доверял генералу и решил не оставлять его во главе большой армии.

Николай тщательно подбирал людей на важные должности. Поставить лучших, больше всего подходящих, — значит обеспечить государству порядок и развитие. В карамзинской «Записке о древней и новой России» рукой государя подчеркнуты слова: «Полководцы, министры, законодатели не родятся в такое, или такое царствование, но единственно избираются… Чтобы избрать, надобно угадать; угадывают же людей только великие люди…»

У Ермолова в Петербурге было множество недоброжелателей, распускавших о нем абсурдные слухи. Так, говорили о его ужасной лености, что он обычно пьян уже с полудня, а в остальное время до следующей попойки беспробудно спит. Болтали о якобы фантастических злоупотреблениях, допущенных главнокомандующим. Предрекали его скорый арест, надевали на него кандалы, отправляли в ссылку и даже на каторгу, заточали в тюрьму, хоронили в неизвестной могиле.

Недоверие императора, злословие столичных франтов, ослабевшее здоровье, неудачи — все это подавляло Алексея Петровича, об уверенной и победной поступи которого Александр Пушкин писал: «Смирись, Кавказ: идет Ермолов!» В письмах Ермолова появились жалобные нотки, совершенно не свойственные ему ранее: «Положим, что неприятелей число у нас равное; но возможно ли допустить равное число доброжелательствующих? — писал Ермолов Воронцову. — На твоей стороне преимущества происхождения, имени, ознаменованного важными заслугами предков, средств, доставляющих связи и способы утверждать их, и даже множество приверженцев. Мне отказаны все сии выгоды!!!»

19 июля 1826 года началась очередная Русско-персидская война. Ермолов просил царя о подкреплении. Если удерживать подобие порядка на Кавказе он еще мог, то успешно воевать против персидской армии сил явно недоставало. Николай I прислал свежие войска, но вместе с ними и нового командира — Ивана Паскевича.

Поводом к такому решению стало крайне неудачное начало военных действий. Персидские войска под водительством Аббас-Мирзы многократно превосходили русский контингент в приграничной полосе. Быстро выдвинуть резервы к границе было затруднительно. Некоторые отряды остались без прикрытия в очень опасном положении. Три роты 41-го егерского полка не успели вовремя отступить перед лицом наступавших персов и были окружены. Помощи ждать было неоткуда, командир принял решение сдаться.