Добей лежачего - Дэн Кавана

— Что он говорил?

— Говорил, что я в команде — звезда, трали-вали и всё такое прочее, и про то, что будет, если «Атлетик» вылетит из дивизиона, а я говорю, мы не вылетим, мы ещё как останемся. Тут он говорит, мне, дескать, нравится твой настрой, да и другим людям он тоже понравится. Я его спрашиваю, это вы о чём, а он говорит, слушай, сынок, у тебя же вроде как контракт — насколько — на два, на три года? Я отвечаю: осталось ещё три. А он говорит, сам посуди: если «Атлетик» не вылетит, значит, и ты будешь в команде, верно? Верно, говорю. А если, говорит, случится такая ужасная вещь, что вы все вылетите в трубу, что тогда? Клубу будет нужна наличность и самый простой способ её получить — продать самого лучшего игрока. В смысле, меня. Что ж, говорит, есть заинтересованные люди. Очень милая команда, северяне, Второй дивизион. Середина таблицы, устойчивое положение. Парочку годиков поиграешь там и можно будет переходить в Первый дивизион. Так я, говорит, вижу твою карьеру. Что, говорит, ты выберешь: околачиваться три года в самом низу Третьего дивизиона или сделать им всем ручкой и полететь вверх, как ракета. Я ему говорю: я что-то не понял, и тут-то он это и сказал.

— Сказал что?

— Сказал, что джентльмен, которого он представляет, охотно готов сделать вложение в талантливого футболиста. В смысле, в меня.

— Хорошенькое дело, — сказал Даффи.

— Не такое уж хорошенькое, — сказал Брэндон.

— Я имею в виду, хитро обделанное.

— Не так уж хитро, раз я его прогнал.

— Теперь, Брэндон, расскажи, как выглядел этот тип.

— Ох, да ведь я и не знаю. Ну, такой, обыкновенный.

— Молодой, старый, маленький, рослый, одет хорошо или так себе?

— Вроде как невысокий, то есть вашего, примерно, роста; в возрасте уже, где-то под пятьдесят; худющий, но опрятный такой, в макинтоше. Ну, я ему говорю, иди ты, он и пошёл.

— Как он говорил?

— Нормально. Не заикался, ничего.

— Какого цвета глаза?

— Я на такие вещи внимания не обращаю.

— Волосы?

— Да.

— Что «да»?

— Да, у него были волосы. Он не был лысый. Послушайте, мне жаль, но я его плохо помню. Я ел пирожки. И потом, знаете… — он помедлил, озорно улыбаясь, словно не был уверен, говорить или нет, — вы, белые, все на одно лицо.

Вечером Даффи с Дэнни Мэтсоном сидели в фургоне возле входа в «Логово рыцарей» и смотрели на множество белых людей, которые все были на одно лицо. Они были на одно лицо потому, что среди них не было того единственного лица, которое ждали Даффи и Дэнни. Там были низенькие девушки и девушки рослые, перезрелые матроны и совсем юные девицы, девушки с декольте до пупа и девушки в немыслимых накидках, похожих на полиэтиленовый чехол, в который была укутана машина у дома мистера Джойса; но среди них не было Денизы.

Прождав несколько часов, Даффи решил, что она могла пройти внутрь ещё до того, как они подъехали. Он направился ко входу в «Логово», припоминая полученное от Дэнни несовершенное описание: Дениза, чёрные волосы, чёрное платье, выставляет напоказ свои прелести, танцует очень близко к партнёру, болтается там и сям, прогоняет других девушек, собирается уйти с вами, ждёт, пока вы подгоните машину, потом смывается. Что ж, кто-нибудь да узнает её по этому описанию.

Но проникнуть в «Логово» оказалось совсем не просто. Преградой на пути стал Толстый Фрэнки. Толстый Фрэнки объяснил Даффи, что тот одет не подобающим для лучшего клуба Западного Лондона образом. Толстый Фрэнки обратил внимание Даффи на то, что на нём даже нет галстука. Толстый Фрэнки сказал, что за весь вечер ещё ни один подобный обормот к ним не приходил. Когда Даффи начал протестовать, Толстый Фрэнки взял банку пива и сжал её в кулаке. Это произвело на Даффи впечатление, потому что банка была полная. Более того, в результате произведённого Фрэнком сжатия сорвалось колечко, и некоторое количество «Карлинг Блэк Лейбл» выплеснулось Даффи на одежду. Толстый Фрэнки обратил внимание Даффи на то, что теперь он выглядит ещё более неряшливо. Даффи хотел было обратить внимание Толстого Фрэнки на то, что тот выглядит, как мусорная куча, но счёл за благо промолчать.

Когда он вернулся в фургон, Дэнни сказал: «У меня нога болит».

— Ещё бы, — ответил Даффи, — ну и денёк сегодня. Сейчас отвезу тебя домой.

В субботу должен был состояться матч — домашний, с «Брэдфорд сити». Даффи позвонил Джимми Листеру и, извинившись за то, что отвлекает, поинтересовался, кто, по его мнению, может пытаться переманить Брэндона Доминго, поскольку за этой неудавшейся взяткой явно кто-то стоял, Джимми ответил, что у него есть списочек из трёх середнячков-северян из Второго дивизиона, и что он собирается в понедельник с ними связаться. Он знал одного из менеджеров и надеялся получить откровенный ответ.

— Но беда в том, Даффи, что когда доходит до переманивания игроков, правил никто не придерживается. Есть вполне приличные клубы и вполне приличные менеджеры, которые готовы выложить третьей стороне кругленькую сумму, и им не важно «как», важно «что» они с этого получат. Речь не идёт о Первом дивизионе и шестизначных цифрах. Я говорю о клубных интригах, когда хозяева чуют неладное, а платить по максимуму не могут, и если некое третье лицо убедит толкового игрока, что с вами ему будет лучше, чем там, где он сейчас, с вашей стороны будет просто не по-человечески это третье лицо не отблагодарить.

— Да, теперь я понял.

— Придёте на матч?

— Обязательно.

Это был первый матч «Атлетика» за то время, что Даффи начал делить с Джимми Листером его заработную плату.

— Хотите в директорскую ложу? — «Директорской ложей» именовался прямоугольник чуть подбитых войлоком стульев на центральной трибуне. — Сам я буду занят. Или, хотите, я закажу вам билет.

— Спасибо. Нет, я поеду через Лейтон-Роуд. Я помашу вам ручкой. Да нет, вы меня легко узнаете. Я буду единственным, кто будет хлопать Брэндону Доминго.

— Идёт.

Перед тем, как звонить Кену Мариотту, Даффи сделал себе крепкий кофе.

— Типчик, это Даффи.

— Даффи? Ну да, втирай кому другому. Я этот голос всегда узнаю. Разве это не начинающий репортёр из «Кроникл»? Как, бишь, его имя, Мариотт?

— Извини. Надеюсь, я тебя не сильно подставил?

— Переживу как-нибудь, — Типчик был явно доволен собой, — да нет, я только что прогулялся по этой улице, извинился за крайнюю бестолковость нашего начинающего коллеги, которого мы так неосмотрительно к ним послали. Боюсь, мистер Балливан самого неважного мнения о твоих репортёрских талантах, Даффи.

— Угу.

Лучше проглотить это молча. Это будет только справедливо.

— Сказал, что ты ничего не записывал. Толстенный такой блокнот, новёхонькая авторучка, и ни единой тебе пометки.