100 дней счастья - Фаусто Брицци

На этот раз я беру все в свои руки и обрываю ссору. Выхожу на улицу и звоню онкологу.

– Я принял решение. Я хочу начать курс химиотерапии.

Мой пес меня терпеть не может. Не переносит на дух.

Не знаю, как такое возможно, но Волк никогда меня не любил. Когда Паола или дети приходят домой, он радостно машет хвостом и прыгает. Когда возвращаюсь я, он даже головы не поднимет. А ведь это я спас его из приюта, и я же гуляю с ним, чтобы он сделал свои делишки, как рано утром, так и поздно вечером. Даже когда я кладу в его миску обед или ужин (между прочим, роскошный – натуральная курица с овощами, купленными у знакомого фермера), пес меня игнорирует, не жалуя даже взглядом, даже лаем, и лапу не дает. Ну и пусть. Для Волка я совершенно чужой человек, который живет у него в доме и обслуживает его нужды. Что-то вроде мажордома, или нет – пожалуй, «раб» будет точнее. Мне кажется, он думает, что является законным собственником нашей недвижимости. Хозяином, мужем и отцом моих детей. А я просто жалкий слуга, которого приходится терпеть, потому что от него есть определенная польза. Но лучше держаться с ним построже.

Но с тех пор, как мне стало хуже, Волк изменился. Он часто подходит к дивану, на котором я сижу, и трется о ноги, как кот. Он будит меня по утрам, облизывая мне лицо. Словно шестое чувство подсказывает ему, что мое рабство вот-вот закончится. Точно он понял, насколько мое присутствие важно для его повседневной жизни. Сегодня с утра он смотрел на меня и не отводил глаз. Он уставился мне прямо в зрачки, точно хотел передать телепатически то, что не мог сказать словами.

«Я знаю, что ты скоро уйдешь, и мне немного жаль. Конечно, как раб ты не идеален, немного резко тянешь поводок, когда я хочу покрасоваться перед девчонками в парке, с маслом в рисовой каше тоже перебарщиваешь, редко стираешь мое покрывало и никогда не покупаешь пищащие мячики, которые я обожаю, но в целом ты ничего. Ты смешной. Особенно смешно, когда ты изображаешь из себя вожака – ведь настоящий вожак-то я, смешно, когда ты играешь с моими детьми или стараешься подкатить к моей Паоле. Частенько за эти пять лет я думал о том, чтобы бросить тебя на дороге подальше от дома, но потом понимал, что Лоренцо и Ева к тебе привязались, и сдерживался. Теперь ты болен, я это знаю. Хочешь, я завалю тебя, как тот тип, что завалил свою лошадь?»

Этот воображаемый разговор ранит меня, как удар под дых.

«Хочешь, я тебя завалю?»

Больных или раненых лошадей пристреливают, чтобы они не страдали, это известно всем с раннего детства. Но с людьми не так. Их пытаются вытянуть что есть силы, пока горит хоть маленький огонек жизни, они вынуждены страдать до конца. Словно заслужили наказание. Эти слова еще долго крутятся в моей голове.

«Хочешь, я тебя завалю?»

«Завалить» – подходящий глагол. Нам стыдно сказать «Марио убил больную лошадь», чащи мы говорим «завалил». Или «был вынужден завалить».

Я смотрю на Волка, который не спускает с меня глаз, и улыбаюсь. Он игнорирует мое присутствие и уходит, тем самым как бы говоря: «Не думай, что этот разговор что-то значит для меня, жалкий ты раб».

От его скромной ласки мне немного полегчало.

Если бы я был лошадью, меня бы уже пристрелили.

Вот что значит рассматривать полупустой стакан как наполовину полный.

Я поехал в аэропорт, чтобы встретить Коррадо. Он вышел с обнимку с весьма впечатляющей стюардессой, которая, по всей видимости, согревала его холодными японскими ночами. Из каждого полета он возвращался с новой жертвой. Но счастья ему это не приносит. Я вижу по глазам.

Мы садимся в ресторане под соломенной крышей прямо в аэропорту Фьюмичино и заказываем рыбу. Это своего рода традиция, мы обедаем здесь раз в году, а то и чаще. Вдвоем, только я и Коррадо. Только здесь мы можем поговорить по душам, не опасаясь морального осуждения и проповедей со стороны нашего дорогого ветеринара. Я рассказываю о том, что скоро начну химиотерапию, Коррадо повествует о неотразимой стюардессе, упомянутой выше, которая только что сообщила ему, что беременна.

– От кого?

– От кого, от кого. От меня. Это случилось после ужина в отеле, в том самом, где снимали «Трудности перевода». Помнишь?

– А то. Скучнейший фильм, но концовка гениальна. Продолжай.

– Там такие суши! Лучше я не ел нигде и никогда. А тэмпура – просто слюнки текут!

– Так, хватит ходить вокруг да около, переходи к делу.

– Мы уже почти доели, как она вдруг выдает ни с того ни с сего: «Я беременна».

– А ты?

– Я что? Я давлюсь и чувствую, что стал старше лет эдак на десять. Потом спрашиваю ровно то же, что и ты: «От кого?» А она отвечает: «От кого, от кого – от тебя!» Я чувствую, как мое сердце сжимается, прошу принести счет. А счет немаленький.

– То есть ты станешь отцом?

– Я еще не закончил. Мы два часа проговорили, где ей лучше рожать, где мы поселимся, о том, что ей надо подыскать другую работу. Я почти все время молчал, словно меня оглушило, никак не мог прийти в себя.

– Но она-то тебе нравится?

– Ты же видел, какая она. Красивее не найдешь, просто Мисс Мира, все пилоты мечтают о ней, и неглупая. Но вот с головой у нее не все в порядке.

– Ну, так вы два сапога пара.

– Ты не понял. На следующее утро за завтраком она мне радостно сообщает, что насчет беременности пошутила. Она просто хотела посмотреть на мою реакцию.

– Какая женщина!

– Вот-вот. К счастью, я еще не успел позвонить маме. Если бы она узнала, что все это шутка, она бы выбросилась из окна.

Мы заказываем рыбную поджарку. Сегодня в нас влезает как никогда много.

– Но знаешь, что самое странное? – продолжает Коррадо. – Не могу сказать, чтобы эта новость так уж меня ужаснула. Еще год назад я сел бы на первый же самолет и дернул со страху в Австралию.

– Мне кажется, это отличная новость. Ты растешь, Арамис.

Коррадо улыбается.

– Никому не говори, – шепчет он мне на ушко. – А то репутацию испортишь. Знаешь, чего я никогда тебе не говорил? Я никогда тебе не завидовал, но в том, что касается детей… В этом – да. Когда я вижу вас вместе, я всегда думаю, что тебе повезло больше, чем мне.

Я улыбаюсь.

– Очень скоро у тебя будет своя Паола.

Это моя мечта: увидеть, что жизнь друзей устаканилась. Нет, «устаканилась» звучит как-то неточно и устарело, правильнее: «наладилась». Такого мне наблюдать еще не приходилось. Умберто вечно страдает от собственной вежливости и закрытости, Коррадо ищет очередных приключений. Они такие разные и в то же время так похожи своей неустроенностью. В эту секунду я понимаю, что наша дружба получила новый статус, что произошел некий апгрейд. Теперь мы уже не друзья. Мы братья.