Иосиф Сталин. Отец народов и его дети - Нелли Гореславская

Словом, стремление к личному достатку у многих партийцев быстро пересилило коммунистические идеалы – возникла коррупция, взяточничество, казнокрадство. Разумеется, советское государство боролось с такими явлениями, и во главе этой борьбы встали, по призыву Ленина, Дзержинский как председатель ОГПУ и ВСНХ, и нарком Рабоче-крестьянской инспекции (1920–1922), а с весны 22-го Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Сталин. Но в условиях нэпа полностью устранить коррупцию, взятки, воровство и остановить перерождение «пламенных большевиков» в «красную буржуазию» было невозможно. Это случилось только после сворачивания нэпа. Но зараза уже была занесена, государственный организм уже был инфицирован, и время от времени болезнь давала рецидивы. Вспомним непомерное увлечение трофеями практически всех советских генералов и маршалов в конце Великой Отечественной войны во главе с Жуковым. Удержались, как считают исследователи этого периода, только двое – Рокоссовский и Василевский. Почему Сталин не боролся с этим перерождением более радикально? Но ведь нэп, ставший спусковым крючком болезни, был введен не троцкистами – любителями красивой жизни, а Лениным при поддержке всей партии, в том числе и Сталина. Возможно, он чувствовал за это свою вину и ответственность…

Но были ли другие пути, кроме нэпа, для восстановления полностью разрушенной страны? Трудно сказать, СССР стал первым в мире государством, строившим социализм, поэтому вынужден был двигаться путем проб и ошибок.

Тем не менее, в результате именно эта «проклятая каста», полностью обуржуазившаяся, возлюбившая превыше всего спокойствие и комфорт, внешний и внутренний, и погубила государство, и вызвала своими спецпайками, спецмагазинами, спецполиклиниками презрение и отторжение народа, который в решающий момент не захотел вставать на защиту такого переродившегося, фальшивого, несправедливого, по его мнению, строя, без боя сдав страну врагам и предателям.

Я мало в чем могу согласиться с писательницей Ларисой Васильевой, сделавшей жизнь и быт кремлевской верхушки, детей и жен советских лидеров неиссякаемой темой своего во многом конъюнктурного творчества, но ее вывод: «Кремлевские привилегии – главная отличительная черта небольшой группы людей от всего народа – не только разложили души, испортили характеры и изломали судьбы привилегированных, но и лишили целое столетие возможности сформировать не «проклятую касту», а гармоничный мир», – оспорить трудно.

Причем не только лишили возможности, но и опошлили, исказили мечту о таком гармоничном мире, представив ее глупой, недостижимой в жизни, вредной сказкой. Тем и победили. Победили, принеся в жертву великую страну. Причем, как считает уже упоминавшийся Павел Краснов, сделали это вполне осознанно: «Без сомнения, уничтожения Системы Будущего было сознательным и целенаправленным. Происходило приведение в соответствие общественной системы и управленческой элиты путем опускания общества до уровня, которым эта шайка могла управлять комфортно для себя… Наш народ не сумели сломить силой, его сломили подлостью и предательством. Это урок нам на будущее… Если когда-то будет создан СССР-2, то воспитание сильного, несгибаемого и волевого человека станет важнейшим вопросом обеспечения государственной безопасности, тогда невозможны станут второй хрущев или горбачев».

Но почему Сталин не оставил преемника и не создал механизм передачи власти? Как оказалось, что вокруг Сталина были сплошь предатели? «Не совсем так, – полагает Краснов. – Людей Будущего, верных сподвижников Сталина в руководстве страны было немного, но они были, иначе Сталин вообще ничего не смог бы сделать… Кстати, преемника было бы убить еще легче, чем Сталина.

Естественно, что лучше Сталина никто этого не понимал. Поэтому единственное, что он мог сделать – это создать такую систему, при которой формирование преступной олигархии было бы крайне затруднено. Было бы более чем странно и неуместно создавать такой механизм во время Индустриализации, Войны или Возрождения Народного Хозяйства, да на это бы не хватило никаких человеческих сил… Потом же, когда страна, наконец, получила возможность вздохнуть, Великий Архитектор (то есть Сталин, – прим. авт.) приступил к выполнению своего плана. Сталина убили именно тогда, когда он начал создавать такой механизм… Последнее дело своей жизни Великий Архитектор завершить не успел, хотя был совсем недалек от успеха. Именно поэтому его и убрали, пошли на очень и очень большой риск: настолько партийная верхушка испугалась того, что ее власть уходит навсегда и безвозвратно…»

То есть воспитание человека нового типа – сильного, несгибаемого и волевого – оказалось более успешным в советском обществе, чем в его верхушке, где этому не всегда помогал даже личный пример. Хотя Макаренко, рассказывая историю с Алешей, именно в этом видит выход – в общем правильном стиле жизни семьи, в ее атмосфере, а также в скромности и самоограничении самих высокопоставленных лиц. И приводит в пример Сталина, цитируя Анри Барбюса, который в конце двадцатых – начале тридцатых годов неоднократно бывал в Советском Союзе, бывал в гостях у вождя и описывал скромность быта его семьи:

«Поднимаемся по лестнице. На окнах белые полотняные занавески. Это три окна квартиры Сталина. В крохотной передней бросается в глаза длинная солдатская шинель, над ней висит фуражка. Три комнаты и столовая. Обставлены просто, как в приличной, но скромной гостинице. Столовая имеет овальную форму; сюда подается обед – из кремлевской кухни или домашний, приготовленный кухаркой. В капиталистической стране ни такой квартирой, ни таким меню не удовлетворился бы средний служащий. Тут же играет маленький мальчик. Старший сын Яков спит в столовой, – ему стелют на диване; младший – в крохотной комнатке, вроде ниши». (Анри Барбюс. Сталин.)

Однако Макаренко не знал, что его пример был не самым удачным. Да, Сталин, безусловно, являлся образцом руководителя-аскета, но общая атмосфера в семье не всегда была самой лучшей, ссоры между супругами случались нередко, самоубийство Надежды и вовсе разрушило ту хрупкую теплоту семейных связей, которые существовали в ней до этого трагического случая, и стало тяжким потрясением для каждого из ее членов.

Правда, «барчуками» сталинские сыновья не стали (о дочери разговор особый), хотя Василий, при попустительстве многочисленной «обслуги» и столь же многочисленных родственников и не прочь был воспользоваться громадными возможностями и именем своего отца. Но, при всем том, он, кажется, оказался единственным из детей Сталина (кроме разве что приемного сына Артема Сергеева), который, несмотря на все его недостатки, настоящие и вымышленные, понимал, что его отец – еще и вождь, еще и символ, еще и отец народа всей огромной страны. Он был, видимо, единственным из них, кого затронула и покорила та великая идея построения страны социальной справедливости, всеобщего счастья, родины социализма, ради которой жил и работал его отец. И он, конечно же, стал летчиком.

Василий родился 21 марта 1921 года, когда его отцу уже исполнилось сорок лет, а матери, Наденьке Аллилуевой, было только двадцать. Познакомились они, как известно, еще в 1918 году, в Питере, когда Сталин возвратился из ссылки и остановился в семье своего старого друга, старого большевика Сергея Аллилуева. Наде тогда еще не исполнилось и семнадцати, она была младшей в семье – семье не самой благополучной, хотя и стопроцентно революционной. Дело в том, что Надина мама, Ольга Евгеньевна Аллилуева, частенько «загуливала», бросая при этом семью на все время очередной «роковой страсти». Потом возвращалась, а муж и отец, Сергей Яковлевич, почему-то неизменно неверную жену прощал. Почему? Такое и сейчас мало какой муж терпеть станет, а тогда, в дореволюционном Баку, где строгость нравов дореволюционного общества усиливалась кавказским менталитетом, это было, надо думать, особенно нестерпимым. Да и позднее, в Питере, происходило то же самое.