Я дрался в Афгане. Фронт без линии фронта - Александр Ильюшечкин

30 декабря вернулись мы в Чирчик. Новый год нужно было как-то отметить, и мы достали у летчиков спирта, узбеки сбегали в магазин, где купили конфет, печенья и несколько бутылок вина. Мы накрыли на стол, для встречи Нового года было все подготовлено. Я решил припасти спиртного на утро и выкопал под ножкой стола в песке ямочку, положил туда бутылку вина, сверху фанерку и поставил на нее ножку стола. Неожиданно к нам в палатку зашли комбат и замполит, они приказали нам достать все спиртное. Мы стали было оправдываться, но, раздражаясь и повышая голос, замполит сказал, что если не отдадим добровольно, то они устроят обыск. Нам пришлось отдать все свои спиртные припасы командирам. Увидев, сколько у нас алкоголя, комбат не удержался и выпалил: «А если вдруг боевая тревога, с кем мы воевать поедем?»

Мы не понимали, куда и зачем мы должны были отправляться воевать, но, когда офицеры ушли, настроение было мрачным. В голову лезли всякие нехорошие мысли: «Воевать? Где? С кем? А может, так они пошутили?» Я достал из-под стола припрятанную бутылку, но пить никто уже не хотел, и я разбил ее о камень. Вскоре все легли спать. А в пять часов утра прозвучал сигнал боевой тревоги. Мы очень быстро собрались, погрузились в «вертушки» и полетели в неведомом нам направлении. Мы летели и смотрели вниз, а там шли колонны наших войск, танки, машины. Вдруг к нам вышел летчик и сказал, что мы пересекли границу с Афганистаном. Теперь всем все стало понятно. Так я и попал в Афган. Это произошло 1 января 1980 года, эту дату невозможно забыть.

Прилетели в афганский город Шинданд уже под вечер. Приземлились, разбили палатки, переночевали. Утром подъем, растопили свою полевую кухню, позавтракали. А потом снова по вертолетам и полетели дальше, теперь уже в Кандагар. Выгрузились, установили палатки в поле вокруг аэродрома, комбат отдал приказ рыть окопы вокруг аэродрома. Так началась наша служба в Афганистане, вместе с ней началось и множество проблем. Вода была первой из этих проблем: мы попросту не знали, где ее искать. Потом наши офицеры стали договариваться с афганскими военными, которые привозили по бочке в день, но и этого было крайне мало. Целый месяц мы питались в основном сухим пайком.

Ночами было около нуля, наутро лужи покрывались коркой льда. Кандагар — город небольшой, его улицы покрыты асфальтом, дома двухэтажные. Женщины и девушки ходили в парандже. Первый раз я увидел афганскую девушку с открытым лицом только через некоторое время в Кабуле, она была водителем городского троллейбуса. Тогда я для себя отметил: а афганки симпатичные, раньше-то я их лиц не видел, вот и показалась мне тогда, что она была красавица.

Месяц мы пробыли на охране аэродрома в Кандагаре, было тихо, еще никто не стрелял. Из Союза прибыл полк пехоты, который нас заменил. В очередной раз мы загрузились в «вертушки» и полетели на новое место. На этот раз наш батальон разбросали по разным городам: моя рота отправлялась в Газни, другая рота — в Джелалабад, и рота — в Гардез.

В нашей роте насчитывалось 125 человек. Я служил во взводе связи радиотелефонистом. Рации у нас были Р-5, а затем Р-7 — эта рация была уже менее тяжелой. Позже, когда начали воевать — а активные боевые действия начались примерно с апреля 80-го, — если на задание шел комбат или начальник штаба, то мы всегда должны были быть при нем.

В Газни мне запомнился взвод спецназа: все ребята были спортсмены, мастера спорта. Все были накачанные: кто боксер, кто самбист. Что они делали, никто не знал. Их забрасывали в горы, порой на месяц. Змей, лягушек и сусликов всяких они ели как сырыми, так и вареными. Там, в Газни, наша рота, так же как и в Кандагаре, охраняла аэродром. Взлетная полоса была бетонная, ее строили еще англичане, они построили и дома вокруг, и гостиницу. До апреля наша рота пробыла в Газни. Где-то 4 апреля 1980 года наш батальон вновь собрался воедино в Кандагаре, тогда уже начали постреливать. Вертолеты подвергались очень сильному обстрелу с земли, поэтому наша рота через Кабул добиралась до Кандагара на машинах. Когда ехали, то меня поразило, что прямо в скале сделаны дома с окнами и дверьми, было много таких «квартир», только я не заметил, как жильцы туда забираются. В Кандагаре собрались пехотный полк и наш батальон, который был ему придан. Пехота стояла в охранении, а мы начали воевать.

Когда весь наш батальон собрался воедино в Кандагаре, мы начали понемногу обустраиваться. Ставили большие палатки, внизу был деревянный каркас, а сверху брезент, под которым поставили двухъярусные койки, одна палатка была на два взвода. Вскоре своими руками построили столовую, в которую из Союза «вертушками» привозили продукты. Начали приходить и автомобильные колонны; топливо, доски, боеприпасы — все это нам привозили машинами. В первое время не хватало воды, поэтому начали копать колодцы, грунт был сплошным гравием, метров восемь прокопали, появилась вода, но на вкус она была очень соленая — обольешься ею и через минуту становишься весь белым от соли. Нам привозили воду, но на 20 человек 200 литров в день не хватало: жара началась градусов 40, поэтому пить хотелось всегда. Со временем втянулись, и так сильно пить, как поначалу, уже не хотелось.

— Расскажите про ваш первый бой.

— Тогда, кажется, просто нас обстреляли. Лучше расскажу о том бое, когда мы попали в окружение, запомнился мне этот бой. Утром НШ (начальник штаба батальона) пришел и сказал, что нужно проверить зеленую зону — часов в десять должна пройти колонна. Зеленая зона — это виноградники вдоль дороги, самое опасное место, обычно из нее «духи» и нападают. Сели по машинам, и вперед, когда подъехали к месту, БМД оставили у дороги. НШ дал нам сектора, и начинаем прочесывать. Шли по виноградникам метрах в 200–300 от дороги, цепью, в пределах видимости друг друга. Проверили зеленую зону, там никого не оказалось.

Колонна прошла нормально, мы собрались и отправились в обратный путь. Мы сидели на броне, и я, на свою голову, сказал начальнику штаба, что в стороне стоит толпа человек в 50 афганцев. Капитан был всегда впереди, а мы его как бы защищали, стараясь сами идти вперед, ведь если бы его убили, то командовать стало бы некому. НШ приказал проверить, что за люди. Две наших машины свернули с маршрута и направились к толпе, как только афганцы это увидели, то стали разбегаться. Мы спешились и побежали за ними. И вот началось: один выстрел по нам, другой — огонь усиливался. Со мной рядом бежал лейтенант из санчасти, он не должен был идти с нами, но просился съездить на задание, вот и взяли его с собой.

Утром, когда мы поехали встречать колонну, было прохладно, и одеты мы были в бушлаты, а когда началась эта «заварушка», было уже часов одиннадцать, стало жарко, бежим, а с нас пот градом. Смотрим, а в винограднике появилась голова и сразу пропала, потом другая. Я несколько раз выстрелил туда из автомата. Крикнул лейтенанту, что одного убил. Подбегаем к «духу», он готов: пуля попала ему в голову, полчерепа снесло. Обыскали убитого, винтовка у него была старая английская, сумка с патронами, нож был красивый выкидной — нажимаешь на кнопку, и выкидывается лезвие. Лейтенант как только увидел нож, то сразу же запросил его себе, я отдал трофей, мне было не жалко. А еще у того «духа» была большая пачка денег, их я тоже отдал лейтенанту, правда, немного и себе оставил, положив под козырек шапки. Пока мы обыскивали «духа», наши убежали вперед, мы догнали их, они уже пятерых взяли в плен.