Скованные одной цепью - Харлан Кобен

— Когда же мы наконец познакомимся с твоей невестой? — осведомилась мама.

— Скоро.

— Думаю, тебе следует закатить грандиозную свадьбу. Как Хлоя и Ламар.

Майрон вопросительно посмотрел на отца.

— Хлоя Кардашян,[17]— пояснил тот.

— Кажется, Крис и Брюс,[18]— добавила мама, — познакомились с Ламаром еще до своей свадьбы; Ламар же с Хлоей едва знали друг друга. А ты ведь уже так давно встречаешься с Терезой — лет десять, наверное.

— Примерно.

— Ну и где вы собираетесь жить? — спросила мама.

— Эллен, — выразительно произнес отец.

— Тихо, ты. Итак, где?

— Не знаю, — сказал Майрон.

— Не то чтобы я вмешиваюсь, — продолжала мама, что было не чем иным, как именно вступлением к вмешательству, — но на твоем месте я не стала бы цепляться за наш старый дом. То есть не стала бы там жить. Чудно было бы как-то — все эти пристройки, башенки… Тебе нужен свой дом, в новом месте.

— Эл… — снова подал голос отец.

— Ладно, мама, там видно будет.

— Да я что? Просто говорю.

После ужина Майрон отвез родителей домой. Мама извинилась и, сославшись на усталость, сказала, что ей лучше прилечь.

— А вы, мальчики, тут без меня поболтайте.

Майрон озабоченно посмотрел на отца. Тот взглядом дал понять, что все в порядке, и, дождавшись, пока за матерью закроется дверь, поднял палец. Вскоре Майрон услышал скрипучий голос, принадлежащий, по его умозаключению, одной из сестер Кардашян:

— Господи, да в таком платье выходить — стыда не оберешься, замарашкой выглядишь.

— Это у нее сейчас пунктик, — пожал плечами отец. — Ничего страшного.

Они прошли на деревянную террасу, пристроенную к дому сзади. Строительство заняло около года, и сооружение получилось таким прочным, что и цунами ему более не страшно. Устроившись в шезлонгах с выцветшими подушками, они озирали просторный участок, который Майрону по-прежнему казался полем для игры в вифлбол.[19]Они с Брэдом часами с него не уходили. Двуствольное дерево ограничивало первую базу, пучок вечно пожухшей травы — вторую, камень, ушедший глубоко в землю, — третью. А если ударить как следует, мяч приземлялся на огороде миссис Даймонд, она выходила на крыльцо, одетая, как сказали бы братья, по-домашнему, и орала, чтобы они держались подальше от ее владений.

Из дома, отделенного от них еще двумя строениями, донесся смех.

— Что, у Любеткиных пикник? — спросил Майрон.

— Любеткины уже четыре года как уехали отсюда, — сказал отец.

— И кто же на их месте?

— Я здесь больше не живу, — пожал плечами отец.

— И все же. Когда-то нас на все пикники приглашали.

— Ну, то были другие времена — наши, — сказал отец. — Когда дети были еще маленькие, и мы знали всех соседей, и ребята ходили в одну и ту же школу и играли в одних и тех же командах. А теперь черед других. Так и должно быть. Жизнь не стоит на месте.

— Смотрю, ты теперь человек терпимый, — нахмурился Майрон.

— Есть грех, ты уж извини, — усмехнулся отец. — Да и что дурного в том, что я играю новую роль?

«Как сказать», — чуть не вырвалось у Майрона, но он удержался — какой смысл? На отце была светлая фуфайка — такие обычно носят игроки в гольф, хотя сам отец на поле никогда не выходил. Сквозь вырез на груди виднелись седые волосы. Он отвел взгляд в сторону, зная, что сын не особенно любит, когда на него смотрят в упор.

Майрон решил, что пора нырнуть на глубину.

— Ты о Брэде что-нибудь в последнее время слышал?

Если Болитар-старший и удивился, услышав от Майрона это имя — за последние пятнадцать с лишним лет он впервые произнес его в присутствии отца, — то ничем своего удивления не обнаружил. Он отхлебнул чаю со льдом и сделал вид, что вспоминает.

— Да, он прислал письмо по электронной почте, пожалуй, с месяц назад.

— Откуда?

— Из Перу.

— А Китти?

— Что — Китти?

— Она с ним?

— Думаю, да. — Только сейчас отец повернулся к Майрону и пристально посмотрел на него. — В чем дело-то?

— Мне кажется, вчера вечером я видел Китти в Нью-Йорке.

— Что ж, вполне возможно. — Отец откинулся на спинку шезлонга.

— Разве, окажись в наших краях, они не связались бы с тобой?

— Наверное. Я могу послать ему письмо по электронке и спросить.

— Можешь?

— Разумеется. Ты не хочешь все же сказать, в чем дело?

Майрон обрисовал ситуацию весьма уклончиво. Он разыскивал Лекса Райдера и неожиданно заметил Китти. Слушая рассказ, отец кивал, а когда Майрон закончил, сказал:

— Общаемся мы довольно редко. Иногда не один месяц проходит. Но у него все нормально. Твой брат был счастлив все это время.

— Был?

— Извини?

— Ты сказал «был». Почему не просто «счастлив»?

— Да вот несколько последних писем, — протянул отец, — они, даже не знаю, как сказать, не совсем такие, как прежде. Суше, что ли. Так, последние новости. Впрочем, не знаю, мы ведь не особенно с ним близки. Только не пойми меня неправильно. Я люблю его не меньше, чем тебя. Просто мы не слишком близки.

Он сделал еще один глоток холодного чая.

— А раньше были, — возразил Майрон.

— Да нет, по-настоящему не были. Конечно, когда он был молод, мы с матерью играли большую роль в его жизни.

— И что же изменило это положение?

— Ты винишь Китти, — улыбнулся отец.

Майрон промолчал.

— Как думаешь, у вас с Терезой будут дети? — спросил отец.

Майрон был явно не готов к столь резкой перемене темы и не знал, что ответить.

— Деликатный вопрос, — только и сказал он. Дело в том, что у Терезы больше не могло быть детей. Родителям Майрон об этом еще не говорил: хотел сначала показать ее специалистам, потому что сам не готов был примириться с таким приговором. Так или иначе, сейчас говорить об этом не время. — Пока все по-прежнему, но кто знает.