Поцелуй анаконды - Иван Любенко

– Это ничем не прикрытая ложь! Какие у вас доказательства? Видимо, Клим Пантелеевич, вам не дает покоя слава покойного беллетриста Крестовского, – вставая, затрясся от негодования библиотекарь.

– Извольте сесть! – рявкнул Поляничко, и тот неохотно повиновался.

– А доказательств, Ксаверий Нифонтонович, хоть отбавляй, – присяжный поверенный открыл саквояж и выложил на стол книгу. На обложке виднелось название: «Анатомия ланцетника»; в качестве автора был указан Мавилло В.П. – Вот, соблаговолите убедиться – это такая же книга, как та, что вы уничтожили, считая, что еще один такой экземпляр мне никогда в Ставрополе не отыскать. Вот потому-то вы совершенно спокойно – и не без гордости за себя – принесли мне «Примитивных морских животных» Амфиокса К.Н. Однако я отыскал труд Мавилло в Одессе. Он в точности соответствует тексту лежащей перед вами книги. Обратите внимание, – адвокат раскрыл монографию, – здесь имеется титульный лист, на котором значится иное название и другой автор. Но и это еще не все, – он подошел к двери и кого-то пригласил.

Из темноты в залу шагнул старик, по виду еврей.

– Вы узнаете этого человека? – осведомился у него Ардашев.

Незнакомец водрузил на нос очки и, подойдя вплотную к библиотекарю, воскликнул:

– Боже ж мой! Господь тому свидетель! Этот уважаемый господин попросил меня переделать будильник в игрушку-сюрприз для какой-то дамочки. По его просьбе я усилил пружину и заострил молоточек. И он – мое ему почтение! – рассчитался по-царски. Но, если бы я знал, что этот тип столь опасен, я бы никогда – уж поверьте старому Соломону! – не взялся бы за эту работу…

– Благодарю вас, – прервал его Поляничко. – Подождите за дверью.

– Хорошо-хорошо, – закивал тот и засеменил к выходу, не переставая оправдываться.

– В заключение замечу, что вы, – присяжный поверенный окинул Коркина холодным взглядом, – с самого начала предусмотрели почти все: и замок сменили на чердачном люке соседнего дома, и отпечатков пальцев нигде не оставили, и даже шторы перед выстрелом демонстративно задернули, чтобы не только отвести от себя всякое подозрение, но и скрыть место выстрела, поскольку пороховой дым от старой винтовки на чердаке был бы сразу заметен. Не найди мы орудие преступления, то после отъезда полиции его и след простыл бы, а скромный письмоводитель отправился бы на каторгу. Именно так все могло бы и случиться, но вас подвело банальное тщеславие. Вместо того, чтобы уничтожить книгу Амфиокса, вы не только оставили ее в библиотеке, но и завели на нее карточку, подведя своеобразную итоговую черту. Как вы и мечтали, правда восторжествовала, но именно она и помогла мне выйти на ваш след.

Коркин снял очки и опустил голову. Он молчал. В зале воцарилась тишина. А где-то далеко, за зашторенными окнами, раздавался звонкий женский смех и слышался стук проезжающих по мостовой ландо. Там текла другая, уже недоступная для него жизнь.

По городу гулял северный ветер. Он гонял по улицам кучи сухой листвы и стучался в стекла незакрытых ставнями окон. Керосиновые фонари, как свечки в темной церкви, освещали не более сажени вокруг. Холод, точно полевая мышь, прокрадывался в жилища, пытаясь выстудить передние и проникнуть в кухни, а потом, если повезет, добраться и до спален. Но в доме присяжного поверенного Ардашева ему делать было нечего.

Еще два месяца назад, в сухой и солнечный сентябрьский день, горничная затворила на зиму окна: в межоконное пространство насыпала опилки, накрыла сверху ватой и, чтобы стекла не запотевали, разложила березовые угли, и поставила рюмочки с кислотой. Тут главное – знать меру, и потому первые рамы Варвара никогда не конопатила, ведь при больших морозах стекло могло треснуть. Другое дело, рамы внутренние, для которых замазки и бумажной ленты прислуга не жалела. Словом, в доме № 38 по Николаевскому проспекту было тепло и уютно.

В кабинете адвоката пахло ароматом вишневой наливки и легким запахом сухих дубовых поленьев. Круглая и высокая железная печь, забранная в ребристое железо, мирно раздавала тепло. Провалившись в кожаные кресла, хозяин дома и доктор Нижегородцев играли в шахматы. Партия перешла в спокойный и размеренный миттельшпиль[17]. Судя по всему, дело шло к ничьей. Такая игра быстро наскучила доктору, и он, ожидая хода соперника, откинулся в кресле и загрустил. За окном тем временем послышался протяжный собачий вой.

– Этого еще нам не хватало! – недовольно пробурчал врач и потянулся за графином с наливкой.

– О чем вы, доктор? – не отрывая глаз от доски, осведомился Клим Пантелеевич.

– Собака воет – не к добру.

– Вот уж не знал, – усмехнулся присяжный поверенный. – Просветите меня на сей счет, не сочтите за труд.

– Да тут все просто: если воет носом кверху – к пожару, если носом книзу – к покойнику, ну и если ямы роет – тоже к покойнику.

– Надо же какая глупость! Собакой управляют инстинкты. Так, по крайней мере, считает первый русский нобелевский лауреат Павлов.

– Я с вами, Клим Пантелеевич, спорить не буду. Однако что бы вы мне сейчас ни говорили, но факты – вещь упрямая: четвертого дня, перед смертью архитектора Шеффеля, его пес, говорят, всю ночь выл.

– Это тот, что с лесов упал? – спросил Ардашев и переставил белого слона на поле с8, угрожая черному ферзю.

– Да, на Барятинской, вечером, в доме у купца Галиева. Этот особняк еще «Замком привидений» называют. Он под нумером сто числится.

– Эко вы хватили! Ладно, неграмотные ветхозаветные старушки так рассуждают, но вы-то – врач с университетским образованием – как можете верить в сей вздор?

– Да какой же это вздор, если о привидениях в замке даже в сегодняшнем номере «Северокавказского края» написали? – Эскулап обиженно покосился на адвоката и убрал ферзя из-под удара.

– Насколько я осведомлен, Шеффель оступился и сорвался вниз во время отделочных работ. При чем здесь призраки?

– Ага! Вижу, вы и в самом деле не читали эту статейку. А известно ли вам, дорогой Клим Пантелеевич, что в ночь после его смерти жители дома напротив, что под сто одиннадцатым нумером, видели, как в двух окнах третьего этажа правой башни появилась Апраксия – мертвая дочь прежнего хозяина, облаченная в подвенечное платье?

– Первый раз слышу. А что это за байка?

– Ну, не знаю, – пожал плечами Нижегородцев, – я бы не стал называть это «байкой», это самая настоящая беда. И случилась она ровно два года назад, как раз в день гибели архитектора. Вы о ней не слышали, вероятно, потому что все произошло еще до вашего приезда в Ставрополь. Прежний владелец – купец Щегловитов – человеком был весьма строгого нрава. А его восемнадцатилетняя дочь, напротив, – веселая и жизнерадостная хохотушка. После гимназии она уехала из Ставрополя и поступила на женские Павловские курсы. Потом вернулась домой. А тут певец итальянский с гастролями выступал. Вот в него она и влюбилась. Встречались тайком. Отцу, понятное дело, донесли. Скандал случился, тенору пришлось раньше времени из города убраться. Злые языки всякое про их роман судачили. И купец, чтобы не уронить честь фамилии и прекратить сплетни, решил выдать дочь замуж за солидного человека, вдовца, управляющего Ставропольским отделением Государственного банка, коллежского советника Якова Амосовича Выродского. А недавно выстроенный замок обещал подарить молодым. Только дочь – ни в какую. Но ее можно было понять, суженый был старше ее аж на целых тридцать лет! Плешивый такой сладострастник с узкими, вечно смеющимися глазками, – доктор махнул рукой. – Ладно, не будем нарушать врачебную тайну… Так вот, родитель, несмотря ни на что, оглоблю решил гнуть в свою дугу: «Выйдешь замуж за Выродского, и все!» А та в ответ: «Ни за что на свете я с этим старым упырем жить не буду!»