По следу Каина - Вячеслав Белоусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы не к Аркадию Викентьевичу?
– Простите, – дрогнув, обернулся он.
– К Дзикановскому?
– Мне, собственно… видите ли… – замялся и совсем обмер он, заметив краем глаза второго в сером, двинувшегося из другого угла дворика.
– Мы тоже к нему, – хмыкнул крепыш, не дав опомниться, легко распахнул дверь и втолкнул его внутрь.
– Собственно, чем обязан? – залепетал он, но зажмурился от ударившего в глаза яркого луча фонарика.
– Юрий Михайлович! – крикнул кто-то сзади. – Как ждали. Явились – не запылились.
– Ты бы поосторожнее, поделикатнее с гостем, Фоменко, – ответил ему тот, кто держал фонарик, но было поздно, старик зашатался, схватившись за грудь и, словно подкошенный, рухнул наземь.
– А, чёрт! – выругался кто-то. – Предупреждал же я вас! Что теперь, врача вызывать?..
– Сергей Анатольевич! Ну вы скоро? – допекал нудным голосом за окном шофёр Сенюшкин.
– Сейчас, – в который раз буркнул Мухин, не выпуская из угла рта потухшую сигарету и не подымаясь из-за стола. – Сказал буду, значит, буду.
– Когда же? – не выдержав, вылез из-под «москвича» шофёр, майка на спине мокрая, злой, задрал голову к распахнутому во двор окну. – Обещали ведь…
– Ты не видишь, у меня мозг дымится. Не хуже твоего мотора, – юрисконсульт жилкомотдела, так и не отрывая глаз от бумаг, почесал за ухом. – Отчёт не сходится. Понимать должен, Антоха.
Антоха, худой, долговязый парень лет двадцати трёх, вытер ветошью грязные руки, с тоской оглядел пустой двор отдела горисполкома и полез в карман за сигаретами, потеряв всякую надежду. Он уныло подошёл к окну, заглянул в кабинет и заканючил:
– Ехать надо. Иван Петрович уже присылал секретаршу. И кассирша задёргала, ей до обеда в банк успеть надо, зарплата сегодня, не забыли?
– Зарплата – это хорошо, Антоха, – оторвался от бумаг Мухин и улыбнулся шофёру. – Это всегда маленькое счастье.
– Ну вот. А я что говорю.
– Тебя десять минут устроят?
– Да тут толкнуть только. Она с оборота теперь заведётся, – шофёр чуть не плакал. – Когда новую дождусь? Одно старьё с чужого плеча…
– Не горюй. Будет у тебя новый драндулет, – юрист, крепкий здоровяк спортивного вида, выскочил из-за ненавистного стола, разминаясь, упруго присел несколько раз, поиграл мощными бицепсами и, приняв боксёрскую стойку, двинулся к окну, изобразив угрожающую физиономию. – Только вот тебя, Антоха, это не изменит. Скорее, наоборот.
– Это почему же? – надул тот губы и юркнул от окошечка на безопасное расстояние.
– Как куда подвезти, так ты занят, – высунулся в окно юрист и успел потеребить шофёра за вихры. – А вот подтолкнуть твою колымагу или колесо отвалившееся подтащить, кроме меня, помощников нет.
– А откуда же им быть? – напыжился шофёр. – Вокруг одни юбки.
И физиономия его преобразилась: к женскому полу он питал нескрываемую слабость.
– Верочку-то катаешь, а ведь она тебе не помощница.
– Не касайтесь этого вопроса руками, Сергей Анатольевич. Умоляю!
– Вот, – поднял перед его носом вверх палец Мухин. – Значит, ты меня должен уважать и к просьбам моим, заметь, законным, относиться благожелательно. Понял?
– Так точно, Сергей Анатольевич! – дурачась, щёлкнул каблуками и вытянулся шофёр. – Куда пожелаете прокатиться?
– Так и быть, хитрец, поверю в последний раз, – захлопнул окно юрист и бодро двинулся на выход. – Жди. Я сейчас.
Не успел он выйти в коридор, как на него едва не налетела зардевшаяся от спешки секретарша из приёмной:
– Сергей Анатольевич, вас Иван Петрович спрашивает.
– Верочка, ещё бы секунда и валяться мне на полу.
– Ему ехать, а там…
– Что случилось?
Вместо ответа она развернулась и только аромат духов, обдавший его, остался лёгким напоминанием её присутствия.
– Мне ещё в гараж, предупредить Сенюшкина! – донеслось по коридору.
«Сроду здесь, словно на пожаре», – пожал плечами Мухин; заканчивался год его пребывания в жилкомотделе, но привыкнуть к ритму работы он не мог; отдел постоянно лихорадило в приёмные для посетителей дни, тогда очередь желающих попасть к начальнику не умещалась и на двух этажах, народ стоял и толпился на улице, а некоторые заглядывали и в гараж, где их как могли развлекали оба шофёра, а в особенности Сенюшкин. Толчея с гомоном и руганью не заканчивалась до поздней ночи, хотя на помощь шефу бросались и его оба заместителя. Прежний юрисконсульт, преклонных лет, пересидевший все сроки в своей должности тучный старичок Шерстобитов, уходя на пенсию и передавая ключи Мухину, оглядел его нехилую фигуру, довольный, пожевал губами и всё-таки с сомнением напутствовал: «Здесь жить можно, если будешь придерживаться одного правила». Мухин не особенно переживал, его на это место пригласили, и он ещё прикидывал, прежде чем согласие дать. Но на старичка взглянул и возражать не стал, одно правило его устраивало, навострил уши, поступить по-своему он всегда успеет. «Слушайся главного, – почмокал губами старичок, напоминавший известного зиц-председателя Фунта из “Золотого телёнка”, – делай наоборот и никогда не ошибёшься». Загадкой звучали его пожелания. Мухин уже подумывал, в себе ли новоиспечённый пенсионер от свалившейся свободы, но тот заключил со значительным видом: «И не вскакивай в их колесо. Берегись превратиться в белку».
Главным, кого следовало слушаться, был начальник отдела Иван Петрович Хвостиков, проворный маленький человечек, никогда и нигде не сидевший на месте. Вместе с ним, будто по мановению волшебной палочки, неслось и скакало всё и все в отделе. Он обладал удивительной способностью заводить, заставлял суетиться и беспокоиться других, когда в короткие периоды оставался неподвижным сам. Но при всём этом постоянном беге люди, окружавшие Хвостикова, зачастую никуда не успевали, поступали не так, как следовало, отчего создавалась бестолковая суматоха, и всё шло наперекосяк. Но Хвостикова ценило и даже уважало начальство, держало на этом почётном месте и каждый год обещало повышение.
Со своим телосложением, весом под сто, а то и больше килограммов, Шерстобитов, даже если бы захотел, конечно, торопиться никак не мог, поэтому от него, гадал Мухин, отстали, а вот ему самому на первых порах пришлось туго. Он старался не забывать мудрых напутствий предшественника, но не всегда удавалось: захватывал, заражал общий пафос и азарт. Его тоже начинало закручивать в общую бестолковую круговерть, и тогда он цеплялся за вторую подаренную истину. «Здесь, как и в жизни, всё течёт, – сказал Шерстобитов, хитро прищуривая глаз, – пройдёт и это, не бери в душу». Где-то Мухин слышал эту расхожую мудрость, но вспомнить не мог, однако глубоким смыслом её проникся быстро: вся суета, закипавшая в отделе с утра и бурлящая до самого вечера, к ночи как пена оседала, и про неё дружно забывали уже к следующему дню, а утром начиналось новое, и прежние заботы никто не вспоминал. Они возникали потом, но уже как опять новые, незнакомые и образовывался своеобразный круговорот, которому не было ни конца, ни края, когда в ушах только: звонят! зовут! беги! неси!..