Потомок Одина - Сири Петтерсен

– Ну тогда позвольте народу, которому, по-вашему, вы служите, самому выбирать своих вождей!

Ример видел приближение удара, но не сдвинулся с места. Он позволил ей ударить. Ладонь Илюме оставила саднящую боль на его щеке. Её глаза, смотревшие на него, горели, но он ощущал только покой. Необъяснимый глубокий покой.

– И-Илюме-матерь… – подал авгур голос из тени. Он не решался выйти на свет, падавший в окна. – Они… они ждут. Службу…

Илюме ответила ему, не отводя взгляда от Римера:

– Открывай двери.

Авгур исчез, его не пришлось просить дважды. Двери распахнулись, и Ример с раздражением испытал чувство облегчения. Имлинги входили в зал и рассаживались на скамьи позади них. Илюме опустилась на стул, расположенный ближе всего к кафедре, под дарующими защиту крыльями. Ример сел рядом с ней.

Он ненавидел службы. Всевидящий был для него всем. Всем, что у него имелось. Но службы – это сущий кошмар. Так было всегда. Неподвижно сидеть лицом ко всем остальным, как на выставке. Можно предположить, что с годами терпеть такое становится легче, но теперь Римеру необязательно привыкать к службам. Его предназначение совершенно иное, его способ служения Всевидящему был иным.

Авгур начал службу. В то же мгновение Илюме принялась шептать ему на ухо:

– Ты, как сын народа, опустишься к нему.

Ример призвал всё своё мужество и стал слушать.

– Глиммеросен приглашает на ужин сегодня вечером. Мне не подобает идти, и они это прекрасно знают. Эти имлинги не только наглые, но и страдают манией величия. Но их семейство может быть полезным. Они могут стать нашими устами на севере, когда мы уедем из Эльверуа. Отклонить их приглашение стратегически неверно, поэтому ты поедешь один.

Ример невольно взглянул на первую скамью, где сидели все обитатели Глиммеросена. Кайса кивнула и улыбнулась ему. Она ткнула локтем в бок свою дочь Силью, которая смущённо вздрогнула, и только потом поняла, что на неё смотрит Ример. Она заигрывающе улыбнулась, и у него по спине побежали мурашки.

Он стал шептать на ухо Илюме:

– Думаю, Всевидящий поймёт меня, если я не поеду.

– Ты сделаешь это не потому, что тебе велит Всевидящий, – хрипло шептала она. – Ты сделаешь это, потому что велю я.

Хирка остановилась на вершине холма позади пивной, чтобы восстановить дыхание. Щёки горели, и она без особого успеха попыталась уверить себя в том, что это из-за бега. Он вернулся два дня назад. Два дня подряд она ведёт себя как полная идиотка. Он вытащил её из драки, будто она была неуправляемой собакой. А народ… Кто-то смеялся. Ей было всё равно.

Но собралась толпа, и все пялились на неё, как на загнанного зверя. Вся площадь, заполненная народом. Отец бы с ума сошёл, если бы увидел такое. И время потеряно. Служба уже началась, дома она никого не застанет. Придётся ждать, чтобы раздать содержимое корзины.

Хлосниан. Хлосниан дома. Он никогда не ходит в Чертог Всевидящего.

И он что-то сделал на площади перед залом. Расколол камень в руке Колгрима и спас её голову.

Хирка спустилась с холма, перешла мост через Стридренну и направилась к жилищу Хлосниана на северном склоне долины. Его дом представлял собой каменное строение, готовое развалиться в любую минуту. Когда-то здесь располагался постоялый двор. В доме было много комнат, но Хлосниан жил один. Если бы не он, дом бы уже давно разрушился. Казалось, он до сих пор стоит только потому, что так хочет Хлосниан.

Хирка прошла по узкой тропинке среди высокой травы и оказалась у дверей. На углу дома висело ржавое крепление для вывески, но самой вывески с названием постоялого двора уже давно не было. Ворон взлетел с крепления и скрылся за домом. Хирка вздрогнула. Он сидел так тихо, что она приняла его за часть конструкции. Но ворон – это всегда добрый знак.

Во всяком случае, для всех остальных, кроме меня.

Дверь была приоткрыта, и она протиснулась внутрь. Хирка не стала открывать дверь шире, а то вдруг дом решит сдаться и заживо погребёт её под обломками? Внутри было темно, но она хорошо видела. Ей всегда нравилась темнота. Она видела всё, а вот увидеть её не мог никто.

Окна были заколочены досками, потому что свинцовое стекло давно продали хозяевам Глиммеросена. Стойка. Два стола. Стульев нет.

– Хлосниан?

Ответа не последовало.

Хирка услышала скрежет и пошла на звук в соседнее помещение. Лучи солнца падали на пол через большие полукруглые проёмы в каменной стене. Мастерская Хлосниана. Он находился посреди комнаты – в помещении и одновременно на улице – и шлифовал каменную фигурку. Хлосниан сидел спиной к Хирке, поглощённый своим занятием.

Помещение когда-то служило конюшней. Оно было разделено на стойла, и в нём уютно пахло лошадьми. На вбитом в стену гвозде висели изношенные перчатки без пальцев. Хирка знала, что Хлосниан пользуется ими зимой.

Скульптуры и камни были сложены в углу. Большие и маленькие шедевры свалены как простые чурбаны. Некоторые из них были разломаны, над другими работа только началась. Некоторые фигуры пытались выбраться из камня, но застыли. Всё, что видела Хирка, было покрыто слоем белой пыли.

Большинство скульптур изображали деревья. Хирка стояла прямо рядом с белым деревом, достававшим ей до груди. Ветки и листья на нём выглядели настолько живыми, что девушке казалось, они вот-вот закачаются. Она вытянула руку, чтобы потрогать их. Осторожно.

– Ты не должна быть здесь.

Хирка отдёрнула руку. Хлосниан по-прежнему сидел спиной к ней. Каменная пыль плясала в полосках света и ложилась на его поблёкшую красную мантию – единственную вещь в помещении, которая имела цвет.

– Не люблю службы, – ответила она. Хирка не побоялась сообщить об этом Хлосниану, который сам никогда не ходил в Чертог. Она подошла ближе, и он взглянул на неё, подняв густую бровь, словно не понял ответа. Пепельные густые волосы и борода с белыми прядями лежали на его спине волнами, как последний снег на Гардфьелле.

Хлосниан вернулся к работе. Хирка хотела поблагодарить его за помощь на площади перед Чертогом Всевидящего, но не знала, что именно он сделал. И сделал ли что-нибудь. Она достала из корзины коричневую бутылку.

– Я принесла тебе масло.

Она поставила бутылку на скамейку.

– Этого много, – сказал он.

– Да. Это… подарок.

– Ах вот как. В таком случае, ты, наверное, и рецепт принесла?

Хирка почувствовала, как краснеет. Она думала об этом. Отец сказал бы, что она отдаёт задаром свой хлеб насущный, а что делать? Навсегда уехать из деревни и предоставить её жителей самим себе? Единственный в здешних местах лекарь был в свите Илюме, и он скоро уедет вместе со всеми.