Потомок Одина - Сири Петтерсен

Илюме оторвала взгляд от Римера, развернулась и удалилась в Чертог Всевидящего через отдельную позолоченную боковую дверь, предназначенную для неё и её свиты. И для него самого. Все остальные должны были ждать снаружи. Ример сделал глубокий вдох. Ожидание закончилось. Он должен поговорить с Илюме. Пройти через это. Он пересёк площадь перед Чертогом Всевидящего. Толпа расступилась, пропуская его вперёд. Взгляды скользили по его одежде с настолько плохо скрываемым недоверием, что он с тем же успехом мог идти голым. Он слышал шёпот.

Ример вздохнул. Смерть Ванфаринна ослабила Совет. Равнхов точит когти. Мир раскачивается у нас под ногами, но об этом ли они перешёптываются? Нет. Они шепчутся о нём. О наследнике кресла, который стал воином.

Ример вошёл в Чертог Всевидящего. Он не поддался соблазну воспользоваться дверьми, предназначенными для всех, а прошёл через дверь, предназначенную для него. Подливать масла в огонь перед разговором с Илюме не стоило. Он закрыл дверь за собой. Гомон толпы утих. Внутри было темнее и прохладнее. Масляные лампы мигали под потолком. Из Чертога доносились голоса Илюме и Рамойи. Рамойя казалась взволнованной. Ример пошёл по коридору со сводчатыми потолками к залу.

Рамойя протягивала Илюме свиток. На плече приёмной матери беспокойно переминался с ноги на ногу ворон. Ример подумал, что свиток – это даты Ритуала, только что зачитанные на площади, но потом услышал слова Илюме и понял, что письмо было на другую тему.

– Я сообщила им, что я против. Вот мой голос.

– Но он уже…

– Этого не будет. Возьми себя в руки, Рамойя!

Мой голос…

Речь о пустующем кресле. Члены Совета спешат заполнить оставшееся после Ванфаринна место. А если они очень спешат, то могут обсудить даже кандидатуру его сына, Урда. Неудивительно, что Рамойя взволнована. Ример не доверил бы Урду нести ответственность даже за яйцо, но, к счастью, решать предстоит не ему.

Ример вышел из тени и позволил им увидеть себя. Разговор мгновенно прекратился. Рамойя устремила взгляд в пол.

– Я подожду снаружи, – сказала она и быстро проскользнула мимо Римера, не посмотрев на него. Её украшения побрякивали. Вскоре этот звук затих в конце коридора, оставив после себя звенящую тишину. Ример остался наедине с бабушкой.

Илюме задрала подбородок и посмотрела на него сверху вниз. Это само по себе было достижением, поскольку он был на голову выше неё. Но не рост делал Илюме великой.

Позади неё каменный ворон раскинул свои огромные крылья. Крылья Всевидящего. Они охватывали кафедру и создавали священное пространство, откуда авгур мог обращаться к пастве. Каждое пёрышко на крыльях казалось настоящим благодаря рукам Хлосниана, как будто он наносил мазки на чёрный камень. Клюв ворона был полуоткрыт, словно застыл в крике. В отполированных глазах отражалась Илюме. Вытянутое и искажённое изображение, на котором её руки были длиннее тела. Она открыла рот.

– Ты бы жрал с крысами, если бы тебе выпал такой шанс.

Конечно, она видела его на площади с Хиркой и Колгримом. Он вёл себя так, будто был одним из них. Он забыл, кто он. Это обвинение преследует его всю жизнь. Ример собрался защищаться, но его прервал авгур, который вбежал в зал, скрестив на серой мантии руки в знаке ворона. Его пальцы дрожали.

– Илюме-матерь, народ ждёт службы. Что мне сказать, чтобы…

– Вон!

Илюме не требовалось смотреть на него. Её голос отшвырнул служителя туда, откуда он явился. Больше всего Римеру хотелось последовать за ним, но и внук, и Илюме долго ждали этого момента. Начала она.

– У тебя даже не хватило мужества повидаться со мной, когда ты приехал.

– Когда я приехал, ты была в Равнхове.

Казалось, его ответ вызвал у неё ещё большее раздражение. Встреча в Равнхове точно прошла не слишком хорошо, правда, другого он и не ожидал.

– Я ездила в Равнхов, чтобы удержать государства вместе. Ради Совета и ради тебя.

Ример хотел фыркнуть, но сдержался. Илюме повернулась к нему спиной.

– Когда после Ритуала ты выбрал меч, я подумала, что это ребяческий протест, чтобы не подчиняться мне. Я ничего не сказала, поскольку доверяла твоей рассудительности. Ты – Ан-Эльдерин! Ты найдёшь свой путь, как только перебесишься и перестанешь якшаться с дикарями.

Она говорила своим обычным жёстким голосом, не терпящим возражений, твёрдым, как пол, на котором она стояла. Её волосы были заплетены в безупречные серебряные косички, лежавшие на спине. Только их цвет выдавал, что скоро ей исполнится сто лет. Даже в этом у неё было преимущество перед народом, с которым она не желала соприкасаться. Илюме проживёт дольше их всех, и прожитые ею годы оставят на ней меньше следов, чем на них. Так было с сильными слиятелями. Так могло бы быть и с ним, но Ример добровольно отказался от надежды дожить до старости.

Она вновь повернулась к нему…

– Твоё презрение ко мне не имеет границ. Ты готов отречься от Совета, отречься от Всевидящего и предать народ, чтобы что-то доказать мне?

Такой ярости в её взгляде Ример раньше не видел. У неё имелись причины злиться, но он не станет глотать ложь.

– Я не отрекаюсь от Всевидящего! Я отрекаюсь от Совета, но только для того, чтобы лучше служить Ему. Лучше, чем в качестве спящего в Эйсвальдре великана.

– Как ты смеешь! – она подошла на шаг ближе, но он не сдвинулся с места. – Ты смеешь говорить так, будто что-то знаешь! Щенок! Жалкий щенок, который пытается помериться со мной силами!

Её слова гулким эхом заметались между каменными стенами, и Ример обратил внимание на пустоту в зале Всевидящего.

– Дело не в тебе, – сказал он. – Дело совсем не в тебе.

Ример ощутил в своих словах правду, дарующую свободу. Он уважал Илюме. Она была главой семьи. Но он не испытывал особой симпатии к самым могущественным мужчинам и женщинам страны, единственной заслугой которых было то, что они родились с правильным именем. Он сам был рождён в самой правильной для величия семье, но своей главной заслугой считал то, что отвернулся от неё.

Они смотрели друг на друга.

Ример уже сделал выбор и понимал, что именно это причиняло Илюме огромную боль. Она ничего не могла поделать. Он принёс Присягу, и его руки в крови. Она бессильна. Это было в новинку для неё, и она плохо справлялась.

– Ты должен был стать самым молодым, – сказала она. – Самым молодым во все времена.

Её голос немного ослаб.

– Ты должен был стать самым молодым и самым сильным за тысячу лет.

– Значит, будет кто-то другой.

– Кто-то другой?! Нет у нас других! Мы что, должны позволить другим семьям съесть нас заживо? Ты хочешь бросить в костёр всю свою историю? Свои корни? Да ослепит Всевидящий мою дочь, чтобы она не увидела тебя из вечности!

Её слова ядом разливались по груди Римера. Он уколол её в ответ: