Промедление смерти подобно - Чарльз Вильямс

Колби изобразил на своем лице крайнее удивление:

— Что? Моффатт? Подождите. Давайте не будем такволноваться…

Моффатт зловеще ухмыльнулся.

— Да ладно уж. Позволь, дорогуша Лоуренс, подсластитьтебе питье, — сказал он.

Разорвав телеграфные бланки, Моффатт скомкал их остатки исунул Колби в стакан. Один из обрывков повис на стакане, но бугай, аккуратновзяв бумажную полоску кончиками пальцев, утопил ее в виски со льдом.

— Послушайте… — возмутился Колби.

— Нет, это я вам расскажу о «Кроникл», —раздраженно произнес он. — О Сабине Мэннинг и ее новоявленной подруге неопубликуют ни строчки, даже если они с Мао Цзэдуном спрыгнут с Эйфелевой башни.Пока, дорогуша Лоуренс.

Моффатт вышел из зала. Колби посмотрел на Мартину. Та ссерьезным видом подмигнула ему.

— Я так и знал. Надо было сделать силиконовую инъекцию.Моффатт так и не пригласил меня на танец, — схохмил Элкинс.

Оплатив его услуги, Мартина и Колби вернули борзых на бульварРаспай. В три десять пополудни они поднялись на второй этаж дома номер 7 поулице Фей-Морт, где располагалась контора мисс Мэннинг. Дадли висел нателефоне, разговаривая со своим биржевым маклером из Нью-Йорка. Он прикрывалтрубку рукой и тревожно поглядывал по сторонам с видом подсудимого, ожидающегорешения суда присяжных. Мартина жестом дала ему понять, что все прошлонормально. Дадли на секунду закрыл глаза, затем облегченно вздохнул и сновазаговорил по телефону. Он производил впечатление оказавшегося на реке во времяледохода человека, который, перескакивая с одной льдины на другую, отчаяннопытался выбраться на берег.

— ..Хорошо, продай пятьдесят акций «Дюпона» и сто«Истерн-Эрлайнз» и вырученную сумму переведи на ее счет в «Чейз Манхэттен». Похоже,на этой неделе ей нравится цвет их чеков, а чековую книжку «Ирвинг траст» онауже использовала полностью…

Дадли сидел за большим письменным столом, спиной кзанавешенному нейлоновыми шторами окну. Ему было под пятьдесят. Худощавое,изможденное, почти мертвенно-белого оттенка лицо, цвета топаза глаза. Приразговоре уголки его рта подергивались. При этом он нервно совал средний палецза воротник рубашки, сильно вытягивал шею, выставляя вперед нижнюю челюсть,словно при астматическом кашле. Не отрываясь от телефонной трубки, он показалвошедшим рукой на кресла и взял из пепельницы, стоявшей перед ним на столе,дымящуюся сигарету. Неистово затянувшись несколько раз, Дадли, подобнопочувствовавшей опасность каракатице, образовал перед собой густую дымовую завесу.

Колби с любопытством оглядел комнату. Рядом с письменнымстолом стояли металлические шкафы для деловых бумаг, кресло и длинныйприставной столик, заваленный неразобранной почтой. На полу в дальнем углукабинета лежали два огромных ящика, тоже с письмами. Взглянув на распахнутуюдверь соседней комнаты, Колби увидел в ней еще один письменный стол, меньшегоразмера, и разбросанные по паласу обломки стульев.

Положив шубку на спинку кресла, Мартина удобно в немрасположилась. Колби, сдвинув бумаги в сторону, присел на угол стола. Дадли темвременем продолжал кричать в телефонную трубку. Перед ним на столе лежалителеграммы, несколько раскрытых писем, перетянутая резинкой толстая связкаоплаченных чеков, открытая бухгалтерская книга и две стопки писчей бумаги,придавленные тяжелыми пресс-папье из оникса. Одна из стопок была совсем тонкая,другая же состояла из нескольких сотен листов. Колби заинтересовался и,повернув лицо к Мартине, встретился с ней глазами. Она утвердительно кивнула.Да, это была та самая злополучная рукопись.

— ..Хорошо, телеграфируй мне точную сумму депозита. Досвиданья, — наконец произнес Дадли и положил трубку.

Проведя ладонью по лицу, дрожащей рукой он взял со столателеграмму и начал произносить вслух:

— Три тысячи… тысяча восемьсот… семьсот… МатерьБожья, — сокрушенно выговорил Дадли под конец и, снова погладив лицорукой, отшвырнул телеграмму.

Затем он поднялся из-за стола:

— Вы правда от него избавились? Как вам удалось? А выКросби?

— Мистер Дадли, это мистер Колби, — поправила егоМартина.

— Да-да, конечно же я имел в виду Колби, — сказалон и протянул Лоуренсу руку. — Как же вам все-таки удалось от негоизбавиться? — снова спросил Дадли.

— Можно я расскажу? — попросила Мартина.

— Конечно, — согласился Колби, снова сел на крайстола и, вытащив из-под бумаг пепельницу, закурил сигарету.

Рассказав Мерриману, как все происходило, Мартина добавила:

— Теперь имя Сабины Мэннинг не появится в «Лос-Анджелескроникл» до тех пор, пока та не станет ее владелицей. А теперь, если вывыпишите чек на одну тысячу тридцать шесть долларов и пятьдесят центов, можнобудет приступить к решению главной проблемы.

— И это за работу, на которую ушло чуть большечаса, — сокрушенно произнес Дадли. — Придется поступиться принципами,которых я обычно придерживаюсь.

— Мы все ими поступаемся, за исключением СабиныМэннинг, — подчеркнула Мартина. — Ладно, Мерриман, раскошеливайся.

Колби тем временем все рассматривал лежавшие на столе стопкибумаги. Отказываться было поздно, и он, сделав к столу шаг, спросил Дадли:

— Не возражаете, если я посмотрю рукопись?

— Пожалуйста, смотрите. Возьмите ту, что толще. Другая,тонкая, — это Санборна.

— Он что, свою часть работы уже закончил? —спросила Мартина.

— Около часа назад. Он только что отправился в Орли.

Колби взял со стола увесистую стопку исписанных листовбумаги, покачал ею, прикидывая вес, а затем с восхищением осмотрел со всехсторон.

— Всегда мечтал почувствовать вес миллионадолларов, — сказал он.

Мартина улыбнулась и, покачав рукой, в которой дымиласьсигарета, уточнила:

— Здесь неполный миллион, не хватает десятой его части,всего лишь пятидесяти страниц романа.

Колби взял из стопки последний лист рукописи и посмотрел напроставленный в верхнем правом углу номер страницы. Триста сорок семь, отметилон про себя.

— Когда роман будет закончен, в нем будет, скажем,четыреста страниц, — сказал он и быстренько подсчитал:

— Две тысячи пятьсот долларов за страницу.

Склонившись над столом, Колби прочитал последние строчкирукописи:

+++

«Почувствовав трепет его губ, шероховатость кожи, ощутивсладкую тяжесть мускулистого тела и упругость толчков крепких мужских бедер,она издала легкий стон…»