Крест мертвых богов - Екатерина Лесина

Наверное, орать не следовало, собака вскочила. Ну и тварь! С черной доберманьей морды капала слюна, розовый язык чуть вздрагивал от частого дыхания, а длинные клыки выглядели жутко.

– Принц, лежать! Свои. А ты заходи, он не тронет, – хозяин не соизволил выйти из дому, и Данила, ступая по дорожке, не сводил с собаки глаз. А та не сводила глаз с мальчишки. Желтых, с черными зрачками. Шкура у нее была черная, лоснящаяся то ли жиром, то ли потом (правда, собаки вроде не потеют), а купированные уши торчали навроде рогов.

Когда до дома осталось шага три, Принц вяло и как-то совсем не по-доберманьи плюхнулся на крыльцо и положил морду на вытянутые лапы.

– Х-хороший…

– Плохой, – ответил хозяин дома, открывая дверь. – Бракованный. На усыпление привезли. Значит, Данила? Заходи. Я – Ольгерд.

В доме было сумрачно и прохладно, как-то пыльно, будто долго-долго не убирали, и сразу хотелось чихнуть. Но Данила терпел – не хватало еще опозориться перед таким человеком. Ольгерд выглядел круто, даже круче Ратмира. Высокий, поджарый, темноволосый, он чем-то напоминал добермана. И глаза светло-карие, в желтизну, и зубы белые, блестящие, с чуть выпирающими вперед клыками, так что не понять, то ли улыбается, то ли скалится, предупреждая о том, что сейчас горло вырвет. Данилова рука сама потянулась к горлу.

– Не боись, своих не трогаю. На кухню топай, прямо по коридору и до упора. А я счаз. И не лапай там ничего.

Через распахнутое настежь окно тянуло дымом и сквозняком, скомканный газетный лист, скатившись с подоконника, упал на пол, присоединившись к таким же черно-бело-желтым комкам. Грязно тут. И неуютно. Желтые стены, местами повыгоревшие, точно подплесневевшие, плита, подпертая кирпичом, два стула и три странных стола.

– Че, никогда таких не видел? – Ольгерд возник за плечом до того неожиданно, что Данила вздрогнул. И тут же стало стыдно, подумаешь, подошли сзади, так чего трястись теперь.

– Этот мне друган подогнал, из морга, натуральный, – Ольгерд похлопал ладонью по поблескивающей сталью поверхности. – А те два по заказу. Значит, тебя Данилой звать?

– Да.

– Да не боись, Данила, я вообще не страшный. А где тебе физию поправили? Хотя я в чужие дела не лезу… и сам любопытных не люблю. Ну, Данила, будем, значит, знакомы.

– Будем, – Данила протянул руку и почти не поморщился, когда хозяин дома сдавил ее так, что, казалось, кости хрустнули. А Ольгерд довольно заржал – шутка у него такая, и, отпустив руку, поинтересовался:

– Значит, принес?

– Принес. – Данила скинул рюкзак с плеча и, отыскав сверток, положил на стол. – Вот.

Ольгерд взял пакет, повертел в руках, помял пальцами, проверил печать и, кивнув, вышел.

Все? Неужели все? В висках молоточками застучала боль, голова закружилась, не вовремя, до чего не вовремя… хотя нет, теперь-то можно, теперь хоть в обморок падай, хоть в больницу отправляйся, задание он выполнил, в точности как велено было.

Ольгерд вернулся минут через десять, когда гул в голове, достигнув пика, пошел на спад.

– Я могу идти? – Из этого дома хотелось выбраться поскорее, и Ратмиру позвонить, обрадовать, тот, наверное, нервничает.

– А кто тебя держит-то? – хмыкнул Ольгерд, но тут же улыбнулся дружелюбно и попросил: – Слышь, Данила, ну раз пришел, то, может, подмогнешь?

– А чего делать? – Данила поставил рюкзак в угол, прикасаться к длинным столам, жутким, как в кино про маньяков, не хотелось. Помочь он готов, знать бы еще, чего делать.

– Да особо ничего. Шкуру снять… не, ты не пугайся, подержать там, нож подать, воды плеснуть.

– С кого шкуру снять?

Оказалось, с Принца. Того самого Принца, который встретил Данилу рычанием, но потом по Ольгердовой команде спокойно улегся и пустил в дом.

– Урод он, – спокойно объяснил Ольгерд, стягивая майку. Загорелый, накачанный, но не тупо, как те, которые в журналах, мышцы живые, рабочие, и удар, видно, хороший. У Данилы мышцы пока слабые, по словам Ярика, на дохлые веревки похожи, но это пока, Данила занимается и когда-нибудь непременно добьется, чтобы как у Ольгерда, чтобы не веревки – канаты. – Расходный материал.

– Почему?

– Потому. Слушай, ты всегда такой любопытный?

Данила пожал плечами, не любопытный он, собаку жалко. Ольгерд понял, сразу и без слов, оскалился и скомандовал:

– Пойдем, покажу кой-чего.

Клетки. Двадцать или даже больше. Узкие, сваренные из стальных трубок, перетянутых сетью. Крепкие. Достаточно крепкие, чтобы удержать зверят.

– Патриций, – Ольгерд стукнул по ближайшей, рявкнув: – Лежать! Здоровый, черт, и характер что надо, никому спуску не даст. Парма, сестричка его, – пинок по соседней клетке, грозный рык, на который охотно ответили соседи.

Истошный лай, мельтешение буро-черных тел, удары о сетку, клыки, слюна и пена.

– С-симпатичные, – только и сумел выдавить Данила, отступив на шаг назад – поближе к выходу из подвала.

– Адские собачки, – Ольгерд похлопал по клетке, и зверюга внутри заметалась, завизжав от злости. – Вот эти три мои, рабочие, еще пара на развод, а тех, крайних, – на продажу, если кому поиграть захочется. Что, не допер еще?

Данила не допер. Он вообще был не в состоянии думать здесь. Выбраться бы, оказаться подальше от собак, тусклого электрического света, от вони и лая-воя-рыка.

– Ладно, пошли, малыш, а то, гляжу, ты скоро уделаешься со страху. Цыц, я вам сказал!

Собаки команду проигнорировали, звуки проникали сквозь запертую дверь, заставляя подыматься по лестнице быстрее. Залитая солнцем кухня показалась родной и донельзя уютной.

– Собак я развожу, – Ольгерд сел на стол. – Бои устраиваю.

– Доб-берманов? – Даниле было стыдно за свое поведение. Трус, как есть трус. Подумаешь, собаки, было бы чего бояться, тем более что по клеткам сидят.

– Есть у меня пара стаффов, питбуль и кавказец. Но доберманы круче, у них характер, сила, желание сожрать противника, даже когда кишки на полу и кровь из горла… а Принц – урод. Лаааасковый, – Ольгерд произнес слово скривившись. – И ведь нормальным же был, а как порвали разок, все, сдался, сдох, теперь чуть что – брюхом кверху, такого только в расход. Да ты не дрейфь, сам все сделаю… он даже вякнуть не успеет.

Принц по-прежнему лежал на пороге и, увидев людей, вяло шевельнул обрубком хвоста. Страшный, черный весь, глаза желтые, клыки, когда скалится, здоровые, а левый бок весь в шрамах – Данила только теперь заметил бело-розовые нити, частью еще свежие, яркие.

– Видишь, спокойный. – Ольгерд присел на пол и, похлопав ладонью по колену, позвал: – Ко мне, Принц, иди сюда.

Доберман встал, лениво, как-то обреченно, будто понимал, зачем зовут.

– Ко мне, ко мне… вот так, мальчик, больно не будет. – Непонятно, для кого Ольгерд это говорил, для Принца или для Данилы. – Раз и все, раз и смерть… солнышко закатится. Умница, а теперь лежать.