Замок на Вороньей горе - Андрей Васильев

— Думаю, что такими темпами мы вскорости до каннибализма дойдем, — заметила Миралинда. — Мне это не очень нравится.

— Само собой, ты из нас самая пухленькая, — одновременно сказало несколько человек, и это вызвало дружный смех.

Точнее, вторая часть предложения прозвучала у каждого по-своему — кто-то сказал: «Аппетитная», кто-то: «Упитанная», а невоспитанная Кассандра и вовсе употребила слово «жирная», но смысл был именно таков.

Кассандра эта была вообще девицей очень и очень странной, если не сказать — дикой. Вечно какая-то растрепанная, острая на язык и очень непосредственная в поступках. Она мне приятно напоминала моих знакомиц по кварталу Шестнадцати висельников.

Но, в отличие от них, у этой девушки были еще и принципы. Когда дважды в день, утром и вечером, высокий и худой как скелет обитатель замка (собственно, мы из местных жителей только двоих и видели за все это время — придурковатого Тюбу и этого дядьку) выносил корыто с кусками хлеба, то только три человека не бросались к нему и не выстраивались в очередь за вожделенной едой — она, Аллан и еще одна девушка по имени Гелла. И у Кассандры на губах всегда была чуть презрительная улыбка, когда она смотрела на то, как ее будущие однокашники спешат получить свою порцию.

Кстати, с ней все было понятно, Кассандра получала удовольствие от того, что дети знати теперь живут так, как всю жизнь жила она. С Алланом тоже вопросов не возникало, он вообще отличался от нас всех (Миралинда, которая все и про всех знала, по секрету шепнула мне, что, оказывается, его отец — родной брат короля, а он, Аллан — вообще первый сын в роду. По сути, он гипотетический наследник престола, так что графский титул, про который он всем говорит, — это так, для отвода глаз). Но вот почему к еде не бросалась Гелла, я так и не мог понять. Может, просто забывала?

Она вообще была не от мира сего — из вещей при ней находились только маленькая сумка с одеждой и мандолина. Я бы мог предположить, что она из мелкопоместных дворян, но, глядя на скакуна, которого повел в конюшню Тюба, присвистнул с завистью даже Аллан, а серьги и колье, которые были на ней надеты, так блестели под лучами солнца, что даже идиоту становилось ясно — эти камушки настоящие.

Но кто она, откуда — мы не знали. Она только имя нам назвала, и все.

Впрочем, она тут не одна была такая молчальница. У дальней стены группкой сидели шестеро ребят из Центральных королевств. У них там вообще народ спесивый проживает, а если спесь еще помножена на сословные предрассудки, так вообще ужас что такое. Общались они только друг с другом или, по необходимости, с кем-то из тех, чей титул не оспаривался, вроде Аллана. Я, к слову, им как собеседник не подходил — рылом не вышел. Простолюдинов же они и вовсе игнорировали.

А тем и печали не было, они тоже в большинстве своем не стремились попасть к нам в друзья. Кроме общительного Орвена, да еще хохотушки Та-тианны (вот такое имя. А что вы хотели — в предгорьях Карда и не так детей называют), на постоянный контакт никто больше не шел.

Но и вражды в открытом виде не было. То есть с криками и хватанием за оружие, а вооружены тут были почти все, включая девушек. Хотя вынужденное безделье, жажда деятельности, присущая всем молодым, и сословная пропасть потихоньку делали свое дело.

От того, чтобы взять друг друга за грудки, нас, видимо, останавливало то, что все мы сейчас находимся в одной лодке, то есть попали в одинаковую ситуацию, и всем одинаково неясно, как жить дальше. Лето почти кончилось, по ночам мы дрожали от холода, костер Тюба разжигать не давал, и все это было уже совсем не смешно. Осень в этих местах короткая — листва облетает за пару недель, а в конце октября, бывает, вьюжит так, что света белого не видно. Голод — это не страшно, его можно пережить, по крайней мере, я не страдал от недоедания совершенно. Но вот холод…

А окна в замке ночной порой оставались темными — ни огонька. Я потихоньку начал склоняться к мысли о том, что, может, мага вообще, так сказать, нет дома? Вдруг он куда-нибудь уехал и забыл о том, что он теперь наш наставник? И в этих своих предположениях я был не одинок, к такой мысли склонялись многие.

И еще запах начал нас донимать, тот, который от отхожих мест. Их тут было целых три, но и нас — почти семьдесят душ. Чистить нужники никто из нас не собирался, двое жителей замка тоже себя этим не утруждали, а потому благоухало во дворе ого-го как, особенно во время дневного солнцепека. Кое-кто из благородных девушек начал даже поглядывать в сторону ворот именно по этой причине. Не привыкли чистенькие домашние барышни к таким запахам.

Из-за этого и полыхнул первый на моей памяти серьезный конфликт между нами. Собственно, причиной его могло стать все что угодно, поскольку в нас накопилось очень много злобы из-за неизвестности, вынужденного безделья и сидения на одном месте. Я-то ладно — и недели здесь не пробыл, а кое-кто полмесяца и больше на этом дворе уже кантовался.

— Как же там воняет! — Из одного из нужников буквально выскочила, зажимая нос, хохотушка Флоренс, дочка очень крупного землевладельца из Силении, голубоглазая и крутобедрая. — Ужас какой-то! Орвен, пойди туда и сделай так, чтобы там не воняло!

— А почему он должен туда идти и что-то делать? — немедленно и провокационно-громко спросила у нее Кассандра. — Он что, там сидит постоянно, и все это дерьмо — его? Или ему больше всех надо? Или потому что он — простолюдин?

— Потому что он мужчина! — Флоренс выставила перед собой холеные ладошки. — Ты хочешь, чтобы я это самое выгребала лично? Да я не держала в руках ничего тяжелее… Не знаю…

— Ложки, — подсказал ей нужное слово Мартин, еще один представитель неблагородных — высокий, крепкий и жилистый парень, который, несомненно, знал, как в этой жизни добиваться своего. От него всегда исходил запах агрессии, если можно так выразиться. — Это у вас у всех общее. Кроме того, чтобы есть и болтать, вы больше ничего в жизни не умеете. Но в целом ты права, куколка, мы — те, кто способен что-то сделать своими руками, мужчины. А вот твои приятели — они…

— А я все ждал, когда чернь скажет свое слово, — подал голос один из тех шестерых благородных, которые держались особняком. Был он высок, плечист, русоволос и вдобавок имел обаятельнейшую улыбку и ямочку на подбородке. Мечта всех женщин, от девочек до бабушек. Звали его, если не ошибаюсь, Гарольд Монброн. — Ну что, Аллан, ты убедился в моих словах? Не бывает таких мест в этом мире, где все равны, как я тебе и говорил. Мы — это мы. Они — это они. И твои слова: «Мы теперь все одинаковы, между нами нет различий», — просто смешны. Что ты там сказал, нищеброд? Ничего тяжелее ложки никто из нас в руках не держал? Ошибочка вышла. Не угадал ты.

Его шпага скрежетнула о ножны — Гарольд не собирался шутить. Он собирался убивать.

Мартин осклабился, подошел к тому месту, где лежал его скарб, и через секунду в руках у него оказалась укороченная двусторонняя глевия, которую я давно уже приметил. Оружие специфическое и очень серьезное, мне про него Агриппа рассказывал. И еще он говорил, что им запросто не поорудуешь, тут очень хорошая подготовка нужна. Но не просто же так Мартин ее с собой таскает?