Ассасин - Симона Вилар

– Какое простое и верное объяснение! – отметил Гвидо. Он ласково потрепал своего рыжего скакуна по вспотевшей гриве. – Я бы был огорчен, лишившись моего красавца. Но, знаете ли, мессир Фиц-Годфри, вам бы следовало сообщить о своих рассуждениях королю. Решено! Я возьму вас нынче с собой на совет в палатку Ричарда Английского!

«И там я обязательно столкнусь с маршалом тамплиеров!» – опешив, подумал Мартин.

Он немного помолчал, чтобы Гвидо подумал, что его аскалонец просто онемел от перспективы предстать перед самим главой похода, но потом осторожно заметил: Ричард Львиное Сердце скорее прислушается к этим доводам, если ему сообщит их сам Гвидо Иерусалимский, а не кто-то из свиты.

Лузиньян не стал спорить. А поздно вечером, вернувшись с совета, поведал, что после его высказывания насчет убийства лошадей король Ричард похвалил его за смекалку. Отныне животных будут пасти только под присмотром стрелков, да и в колонне их будут оберегать, прикрывая щитами. Плантагенет даже заявил, что нет худа без добра: учитывая нехватку свежего мяса, крестоносцы наконец получили большое количество конины. Правда, по такой жаркой погоде мясо быстро портится. Но оказалось, что конину успели съесть еще до того, как появился душок, а сами крестоносцы были довольны обильной кормежкой. Но, опять-таки, среди пыли и жары это привело к тому, что у многих случилось расстройство. То и дело какой-нибудь воин или рыцарь выбегал из строя, на ходу распуская завязки штанов, но едва они удалялись от стальной колонны войска, как их начинали разить стрелами. Ричард отправлял своих быстрых рыцарей, чтобы те загнали обмаравшихся крестоносцев обратно в строй. А иногда доходило до смешного: приходилось охранять тех, кто справлял нужду в какой-нибудь ложбинке или среди песчаных дюн.

Однако смешного для крестоносцев в этом было немного. Смерть настигала их везде, обстрелы держали войско в постоянном напряжении, особенно учитывая, что никто не ведал, где и когда вновь появятся конные сирийские лучники. Мусульмане с возвышенности наблюдали за продвижением колонны христианского войска вдоль береговой линии, их атаки следовали одна за другой, а с наступлением темноты даже участились. Многие крестоносцы были убиты, несмотря на ответные выстрелы лучников, раненых едва успевали отправлять в лодках на корабли. Однако те из воинов-христиан, какие были ранены легко, предпочитали оставаться в строю, как бы туго им ни приходилось. И по-прежнему двигались единой сплоченной массой, не поддаваясь на уловки людей султана разбить их колонну или быть увлеченными в атаку. Приказ Ричарда о единстве войска оставался незыблемым, и каждое из трех подразделений войска – авангард, центр и арьергард – по-прежнему представляли собой единое целое, но при этом могли самостоятельно действовать, подчиняясь своему командиру, если того требовали обстоятельства.

– Ну что, ты еще не пожалел, что отправился с крестоносцами на отвоевание пустой гробницы в Иерусалиме? – как-то спросил Мартина подъехавший к нему на марше Эйрик.

Мартин смолчал и оглянулся. Колонна крестоносцев медленно брела в полном облачении вдоль береговой линии. Солнце палило нещадно, доспехи раскалялись на воинах, а под ними еще были стегачи, подбитые льняной прядью, – иначе они не смогли бы противостоять стрелам сарацин, которые то и дело сыпались на колонну крестоносцев. Да, доспехи спасали им жизнь, но и делали ее в этом удушающем климате нестерпимой. Даже бриз с моря не приносил облегчения закованным в сталь людям. Обвисшие знамена, унылые лица, неспешный шаг пехотинцев, к которому приноравливались конники на понурых в этой духоте потных лошадях. Тяжелый путь. И все же никто не жалел, что участвует в этом марше. Крестоносцы даже порой начинали петь, убыстряя шаг.

Мартин вспомнил вчерашний вечер, когда после изнурительного дня рыцари разбили стан у моря, пройдя совсем немного, ибо Ричард, как и ранее, не хотел доводить людей до изнеможения. И вот, когда были расставлены палатки, но обессиленные люди еще не отправились на покой, священники провели вечернюю мессу. Они обходили отряды, а герольд возглашал на весь лагерь: «Господи, помоги Гробу Твоему!» Трижды взывал он к Богу, и все войско повторяло эти слова, возведя к небу глаза и руки. А после молитвы утомленные крестоносцы даже повеселели, будто вновь обрели надежду, и не было слышно никаких жалоб.

Мартина это упорство воинов-христиан поражало… но и восхищало. Когда перед сном многие хором запели псалмы, у него даже ком подступил к горлу. Откуда в них столько веры? Неужели эта вера в распятого сына плотника дает им силы? Восторгаться ли этими упорными людьми или иронизировать по поводу их убежденности в том, что у них есть дело, ради которого не жалко и жизни? «Спасение души» – так говорят священники. Но Мартин думал, что это всего лишь приманка для доверчивых. Однако же эта приманка превращала измученных людей в образцовое, дисциплинированное, непобедимое воинство.

И снова изнурительный марш, обстрелы, кровь, гибель, тепловые удары. Что касается короля, то он, как и ранее, в минуты опасности проносился со своим отрядом вдоль строя, успевал везде дать отпор, сохраняя войсковую колонну в движении, несмотря ни на что. Ричард поспевал везде, и люди с гордостью говорили, что английский Лев встает первым и ложится спать последним. Мартин даже гадал, спит ли он вообще? Но не восхищаться королемпаладином он не мог.

Наконец через четыре опасных, утомительных, непривычно жарких для франков дня их медлительное, но не утратившее боеспособности войско дошло до Хайфы, вернее, до руин, оставшихся от нее после приказа Саладина разрушить поселение. Здесь король Ричард дал войску отдохнуть двое суток.

Когда стемнело, Мартин расположился со своими людьми под навесом и стал смотреть на отдаленный хребет выступающей во мраке горы Кармель – он простирался на много миль вдоль побережья, а потом исчезал среди сожженных солнцем равнин. Там, на возвышенностях, где имелось немало источников, сейчас находились войска Саладина. Люди султана, более привычные к местному климату, легче переносили жару, у них на горé есть свежая вода, они могут пополнить провиант охотой. Тем не менее они пока не могли задержать или принудить упрямых крестоносцев к удобной для сарацин тактике боя.

В какой-то момент Мартин оставил своих людей, чтобы ополоснуться в море. Ночь была темная, безлунная, только огромные звезды сияли на небосклоне, отражаясь в тихо плескавшейся воде. Невдалеке от берега покачивались суда флота крестоносцев, и Мартин видел, как к берегу и обратно снуют лодки с продовольствием, лекарственными снадобьями, ранеными людьми, которых нужно перевезти на корабли.

Немного поплавав, Мартин вернулся в одну из небольших бухточек, образованных в размытом морем известняковом берегу. Он уже успел одеться, когда кто-то остановился в соседней бухте и позвал одного из лодочников:

– Эй, брат мой во Христе! Отвези меня вон на ту галеру.

Голос был властный и… знакомый. У Мартина по спине поползли мурашки. Уильям де Шампер! Его враг совсем рядом! У маршала в руках был пылающий факел, и Мартин едва успел накинуть капюшон кольчужного оплечья и отойти в тень, когда тот его окликнул:

– Мессир рыцарь! Судя по гербу на вашем облачении, вы из свиты Гвидо Иерусалимского? Как себя чувствует Его Величество? Я давно не навещал его.