Шерлок Холмс и Дело о крысе - Дэвид Стюарт Дэвис

— Баронесса примет вас прямо сейчас, — сообщил он.

Меня повели по коридору в дальние комнаты, и скоро мы оказались в роскошной, жарко натопленной оранжерее. Едва мы с Холмсом вошли туда, Бартон удалился, прикрыв за собой дверь. Помещение заполняли огромные веерные пальмы и экзотические растения, усеянные красочными цветами. Всё это один в один напоминало искусственные джунгли. В тёплом и влажном воздухе порхали разноцветные бабочки, а слева от двери негромко журчал фонтан; в самом центре оранжереи, на бамбуковой кушетке, усыпанной подушками, полулежала женщина. Одета она была в длинную чёрную хламиду и, когда мы вошли, читала сквозь лорнет какой-то документ — в руках у неё была целая кипа бумаг. Она подняла глаза, по лицу скользнула быстрая полуулыбка. Когда она опустила лорнет, я увидел, что она хороша собой, белокожа, с высокими скулами и тёмными кошачьими глазами. Да и вообще, как внешностью, так и движениями эта женщина напоминала кошку.

— А, Шерлок, ты привёз своего друга! — По-английски она говорила с акцентом, хотя, с каким именно, я уловить не смог.

Она отложила бумаги в сторону и, согнув длинный указательный палец, поманила нас ближе. Холмс, всё ещё державший в руке револьвер, ткнул меня в спину, заставляя придвинуться.

Да, она была воистину великолепна. Блестящие, чёрные как вороново крыло волосы обрамляли лицо с чертами пусть и неправильными, но при этом гипнотически прекрасными и странно жестокими. Она протянула мне руку.

— Как я рада, что вы удостоили нас своим посещением, доктор Уотсон.

— У меня не было особого выбора, — отвечал я отрывисто, не пожимая руки. — Не потрудитесь ли вы объяснить, что за шарады здесь разыгрывают и почему мой друг ведёт себя так, будто стал другим?

В ответ она не то усмехнулась, не то мурлыкнула, прикрыв при этом глаза, а потом вновь распахнула их и бросила на меня выразительный взгляд.

— Будто стал другим, — повторила она негромко, на губах всё играла улыбка. — Что вы имеете в виду? — Она откинулась на кушетке, глядя на меня как на нечто забавное. — По-вашему, ваш друг переменился? Вот ведь странно.

Было понятно, что дама решила поиграть со мной, будто кошка с мышью. Терпение моё лопнуло.

— Это невыносимо, я требую объяснения.

Я в ярости сделал шаг вперёд, и тут же услышал щелчок взведённого курка.

— Хватит, Уотсон. Ещё шаг — и я стреляю.

При этих словах я похолодел, ведь они были правдой. Я уже понял, что Холмс ничего не разыгрывает, что он не замедлит подкрепить слова делом. То есть убить меня. С этим внезапным озарением на меня накатила новая волна отчаяния, потом она схлынула и унесла с собой остатки душевных сил. Господи, он теперь действительно на их стороне! Он один из них!

— Прошу присесть, джентльмены, а потом, Шерлок, ты, может, объяснишь доктору правила игры?

Холмс подтащил поближе два плетёных кресла и поставил их футах в четырёх-пяти от кушетки. Можно было подумать, что женщину эту окружал незримый барьер, переступать который не дозволялось. Холмс знаком приказал мне сесть. Я сел, он тоже; я снова увидел у него на лбу тонкую плёнку пота. Да, в комнате было довольно жарко, но раньше я никогда не замечал у него ничего подобного. Очень хотелось понять, что всё-таки случилось с моим другом и какие именно мысли проносятся сейчас у него в мозгу.

— Начнём с официальных представлений, — проговорил Холмс, причём ни в голосе, ни на лице не отразилось никаких эмоций. — Позвольте представить вам баронессу Эммуску Дюбейк.

Баронесса приветственно кивнула.

— Это вам принадлежит та гигантская крыса? — осведомился я без обиняков.

— Сколь же любознателен ваш друг, — проговорила она негромко, приподняв бровь. — А я-то всегда считала, что вы, англичане, мастера изощрённых иносказаний. На деле же оказалось, что вы не терпеливее голодных терьеров, завидевших кость. — Она обернулась ко мне. Улыбка исчезла, и её глаза, изумительные чёрные глаза, холодно поблёскивали. — Ладно, хотите получить ответ — извольте. Да, доктор, гигантская крыса принадлежит мне. Гигантская крыса — моё оружие. Я… как бы выразиться поточнее? Я способствовала её созданию. Родилась я в Венгрии, однако много лет провела на Суматре и там наблюдала за этими странными, злобными тварями. Размером они со щенка, но, сбившись в стаю, в состоянии одолеть человека и за несколько минут изувечить его до смерти. Вот я и задумалась: а ведь они могут стать настоящей угрозой, если вырастить их покрупнее и заразить смертоносной бациллой. Какую же это дарует власть! Я многое изучала в своей жизни, у меня большие способности к освоению, запоминанию и развитию чужих мыслей. Продвинуться в познании хоть на шаг дальше, подсветить хотя бы краешек тени — такова неизменно была моя цель. Медицина, естествознание, оккультизм — я испробовала всё. И всё освоила.

— Оккультизм! — вырвалось у меня невольно.

— Рядовой разум не смеет заглянуть за пределы изведанного. Нет, нужно идти дальше, чтобы… подчинить других.

— Значит, вот к чему всё это — подчинить других?

— Разумеется. В этом и состоит смысл жизни. Подчинять — значит властвовать, властвовать — значит быть свободной. Вот я подчинила себе Шерлока Холмса и положила конец его вмешательству в мои планы.

Я посмотрел на своего друга. Лицо его было безучастно. Глаза остекленели, и хотя дуло пистолета всё ещё угрожало мне, он, казалось, вовсе меня не видел. Он слышал, но, по всей видимости, не воспринимал. Сладкоречие баронессы, похоже, ввергло его в оцепенение.

— А скоро я подчиню себе и вас, доктор Уотсон, — продолжала баронесса. — Не протестуйте и не надейтесь, что сможете вырваться. Вы теперь муха, что беспомощно бьётся в паутине, и спастись вам не дано. Вы качаете головой, но это лишь отчаянная… и бессмысленная бравада. Сейчас я продемонстрирую вам свою силу.

Тут она внезапно распрямилась на кушетке, блеснул металл, и я увидел, что нога её закована в металлическую колодку. Баронесса была хромой. Природа, даровавшая этой женщине несравненную красоту и замечательный ум, отомстила ей, наделив увечным телом. Похоже, баронесса не успела перехватить мой взгляд или просто проигнорировала моё открытие. Ведь в противном случае ей пришлось бы признать реальность своего единственного изъяна. Да, она была умна и претендовала на то, что обладает познаниями, выходящими за пределы современной медицинской науки, но это не могло излечить её от хромоты. Полагаю, мысль эта сильно её терзала.

Теперь она сидела на краю кушетки, прижав пальцы к вискам. Потом на миг закрыла глаза и прошептала единственное слово:

— Бабашка. — Глаза распахнулись, на губах появилась улыбка. — Она идёт.

В дальнем конце оранжереи зашуршали листья, потом послышались тяжёлые шаги. Мне показалось, что я слышу клацанье когтей по мраморному полу. Звук делался всё громче, и вот из-под кроны низко растущей пальмы появилось животное — что-то вроде крупного чёрного кота. Однако когда оно приблизилось, я понял, что размерами эта тварь превосходит любого домашнего питомца. Оказалось, это взрослая чёрная пантера. Была она гибкой, блестящей, двигалась с кошачьей грацией, под гладкой шкурой перекатывались мускулы. Время от времени она слегка щерилась, обнажая смертоносные белые зубы.