Река во тьме. Мой побег из Северной Кореи - Масадзи Исикава

Но Ён дал немного денег матери.

– Возьмите. Пусть она выглядит красиво, – улыбнулся он.

Меня очень тронул жест Ёна. Очень. Его забота была как глоток свежего воздуха. Нам в жизни редко приходилось принимать от кого-либо помощь. Все вокруг думали лишь о себе – как пробиться, как устроиться в жизни, как изобразить великую любовь к партии, как не попадаться, как раздобыть еды, как подольститься к полезным и влиятельным людям, сунув им взятку в виде сигарет или водки. Честно говоря, это был единственный способ выжить. Сама система дегуманизировала их полностью. Нас. Самое печальное состояло в том, что и я сам начинал мыслить теми же категориями. Но поступок Ёна напомнил мне, что такое – быть человеком. И я решил, что, как бы жизнь тебя ни била, сдаваться нельзя. Нельзя ломаться. В душе ты всегда знаешь – что правильно и достойно, а что – нет. Вот на это и надо полагаться.

Как-то Ён приехал к нам в совершенно растрепанных чувствах. Обычно он был человеком собранным, но в тот день он был нечесан, а глаза у него были красными от недосыпа. Он был страшно напуган – и это было хуже всего. Позвав отца, он молча схватил его за руки и некоторое время просто стоял, не выпуская его. Потом он заговорил – взахлеб.

Он рассказал, что пришел на встречу Нового года. На ней присутствовали многие партийные шишки, и бедолага Ён распустил язык. Видимо, уже после переезда в Северную Корею он написал несколько писем Хан Доксу, основателю и председателю «Чхонрёна». Он знал Хан Доксу много лет, но на все свои письма так и не получил ответа. Естественно, это задело Ёна.

И он по глупости заявил об этом на торжестве. Сказал, что, дескать, Хан Доксу и председателем-то стал лишь благодаря поддержке всех остальных. Но теперь этого не ценит. Слишком зазнался, чтобы ответить на письмо старого друга.

Эта несдержанность оказалась роковой. Уже на следующий день Ён сняли с партийного поста. Критиковать Хан Доксу было все равно, что критиковать самого Ким Ир Сена.

Переговорив с отцом, Ён немного успокоился.

– Мужайся, все как-нибудь утрясется, – говорил отец. – Все будет хорошо, уверен. Вот увидишь, все обойдется, – повторял он Ёну.

Мне кажется, что он не мог измыслить ничего, кроме этих банальностей.

Ён вяло кивнул.

– Будьте счастливы! – пожелал он Эйко. После этого поклонился на прощание и уехал.

Спустя несколько дней после свадьбы Эйко мы узнали, что Ён повесился. В предсмертной записке он написал:

«Я потерял лицо и не могу больше жить».

Так оборвалась жизнь этого доброго и достойного человека.

Когда отец поехал отдать ему дань уважения, выяснилось, что сотрудники секретной службы уже схоронили его.

Его жена покончила с собой несколько дней спустя.

Я не знаю, сколько возвращенцев испытало подобные трагедии. Мне кажется, что бесчисленное количество постигла похожая участь. Кого-то отправили в концентрационные лагеря, кого-то подвергли чистке или расстреляли. Столько людских жизней погублено напрасно.

Когда моя сестра Хифуми достигла «брачного возраста», как принято было говорить раньше, еще один добрый человек, Ли Соннак, помог найти ей мужа. Ли работал в отделе пропаганды «Чхонрёна» и при переезде сюда привез с собой кое-какое передающее оборудование из Японии. Он здорово помог партии, его публично поощрили и похвалили за его усилия. Ли Соннак был отзывчивым человеком. Узнав, что Хифуми – девушка на выданье, он связался с одним человеком, тоже возвращенцем, который жил в Вонсане. Вскоре после этого моя сестра вышла замуж за него. Мне очень не понравился муж Хифуми. Мне он показался просто лентяем, и я терпеть не мог, когда он являлся к нам, чтобы очередной раз поклянчить еды для своих родителей, хотя мы сами едва перебивались. Моя мать боялась обидеть Хифуми отказом и начала побираться у наших соседей и других жителей деревни. Я едва переносил такие унижения, тем более что она шла на них ради него. В конце концов нам это надоело, и они перебрались в Пуджон.

Между тем Ли Соннака назначили на завод по производству аппаратуры связи в Синанджу. Затем его неожиданно обвинили в предательстве – потому, что он женился на женщине из Южной Кореи. На деле же его объявили предателем не поэтому – в конце концов, все прекрасно знали, на ком он был женат. Его осудили за излишнее рвение – Ли все время пытался что-то улучшить у себя на заводе. Ли стал изгоем и был освобожден от занимаемой должности. Это было равносильно смерти. Позже до меня дошли слухи, что он развелся с женой и превратился в бродягу. Его часто видели на вокзале в Синанчжу.

Один за другим исчезали друзья моего отца. Следующей жертвой стал Ким Юён. Он был возвращенцем, раньше имел свою прачечную в Кавасаки в Японии. Как и мой отец, он был женат на японке. В Северной Корее Ким стал водителем автобуса. Однажды, во время перерыва, он заговорил со своими коллегами о своей жизни в Японии. Несколько дней спустя его вместе с женой арестовали и отправили в печально известный концлагерь Ёдок, где царили невыносимые для жизни условия (Ёдок считался одним из самых «либеральных» лагерей в КНДР, по данным южнокорейской прессы, в 2014 г. лагерь был расформирован. – Прим. ред.). Через десять лет – то есть, целую вечность спустя – его жену освободили. Выйдя из лагеря, она поселилась неподалеку от нас. Если раньше это была жизнерадостная женщина, то теперь это была молчаливая, замкнутая и постаревшая тень прежней себя. Невыразительное лицо, лишенный интонаций голос. Она всячески избегала общения с людьми. Еще один изгой среди нас.

Однажды она пришла к нам и принесла своего сына. Мы были ошеломлены – настолько невероятен теперь был для нее такой шаг. Оказалось, ее сын был серьезно болен. Я отнес его в нашу деревенскую клинику.

– У него нагноение на языке, он уже 3 дня ничего не ест. Вы могли бы сделать ему инъекцию пенициллина? – спросил я врача.

Я не знал, подействует ли на мальчика пенициллин, но в Северной Корее это был единственный доступный антибиотик и, вероятно, единственный способ спасти его.

– Что? Ты что же, думаешь, что я буду лечить его бесплатно? Вот же нахал! С какой стати мне транжирить на него ценный медикамент? Плати или, по крайней мере, достань мне каких-нибудь лекарственных трав! Вот тогда и поговорим.

Медицинское обслуживание в Северной Корее формально бесплатно, но в действительности это не так. Оно очень даже платное. Беднякам не по карману лечение. Если у тебя нет денег – принеси водки, пусть даже немного. Или сигарет. Или лекарственных трав. А иначе – забудь о лечении.

Я заметил цитату на стене кабинета у врача за спиной. «Медицина – искусство доброты. Врач обязан быть бо́льшим коммунистом, чем кто-либо другой». Цитата Ким Ир Сена.

Внезапно меня охватил гнев. Что-то во мне надломилось.

– А вы вообще кого-нибудь лечите? Или уже никого? – выкрикнул я.

И врезал ему кулаком. И тут будто платину прорвало – все годы страданий и лишений выплеснулись наружу. Я стал избивать его. Но и этого мне показалось мало. Мой гнев грозил вырваться из-под контроля. Я добежал до дома, прихватил нож. Я на самом деле хотел убить его. Врач, не желающий помочь, – кто он такой?! Человек, оплевывающий свой священный долг. Вернувшись в клинику, я увидел стоявших в коридоре полицейских. Я готов был и их прикончить. Но тут откуда ни возьмись появился мой отец и выхватил у меня нож.