Я считаю по 7 - Голдберг Слоун Холли

Сегодня мы с Маи устроились на лестнице у входа в трейлер.

Когда распахнулась дверь и появились Делл и Куанг Ха, я встала и спустилась по ступеням следом за Маи.

Делл высоко поднял брови:

– Вы что?

Маи дерзко улыбнулась ему:

– Ива не хочет сегодня заниматься с вами. Может, лучше сходим поесть мороженого? Рожки в шоколаде – знаете, как вкусно.

Делл скривился, будто у него вдруг заболел живот, и с запинкой ответил:

– Но у Ивы с-сегодня назначено занятие. Н-нельзя же его просто отменить.

Я устремила взгляд вдаль. Куанг Ха не сдержался и фыркнул.

Делл перевел взгляд с Маи на меня.

– Ива, тебя отправили ко мне из-за проблем с поведением. Ты должна заниматься с психологом.

Я посмотрела на него в упор:

– Меня отправили к вам по ложному обвинению.

Кажется, Куанг Ха наконец заинтересовался происходящим. Он сказал:

– Да зачем ей психолог? Раз моя младшая сестра с ней водится, значит, она не хулиганка какая-нибудь.

Кажется, Делл занервничал не на шутку. Он забулькал:

– Но ты… я… Нужно… сегодня…

На помощь пришла Маи. Она поглядела на психолога (который суматошно махал руками, словно пытаясь взлететь) и сказала:

– Мы хотим в «Фостерс Фриз». Вы могли бы нас подвезти. А если хотите, можете позаниматься с Ивой прямо в машине.

По лицу Делла было видно, что бесцеремонность Маи поразила его до глубины души.

Потом Маи бросила мне пару слов по-вьетнамски, а я ей ответила. Она сказала, что план наш, кажется, сработал. Я ответила, что да, похоже.

Делл и Куанг Ха очень удивились. Наверное, они не ожидали, что мы с Маи заговорим по-вьетнамски.

Не успели мы и глазом моргнуть, как уже сидели в пропыленном автомобиле Делла Дьюка и выезжали с парковки в сторону «Фостерс Фриз».

Тут-то все на самом деле и началось.

Глядя, как исчезают вдали школьные здания, я уверенно подумала, что прежним нашим отношениям с Деллом и Маи пришел конец.

А конец – это всегда новое начало.

Ближайшие родственники.

Вот о чем они спрашивают. Родня. Что за странное слово?

Но они хотят знать про мою родню.

Один мой родственник живет в «Вэлиант-виллидж». Это лечебница для страдающих старческим слабоумием.

Этот «родич» – папина мама.

Бабушка Грейс обычно сидит в холле у фальшивого камина. Ей даже еду приносят туда на подносе.

Ее кормят медсестры.

Муж бабушки умер от сердечного приступа в день, когда ему исполнилось шестьдесят шесть, и после этого бабушка стала терять связь с реальностью.

Наверное, надо им это объяснить?

У папы был старший брат, но он завербовался в армию по контракту и уехал куда-то за границу.

О нем уже много лет ничего не известно; папа даже не знал, жив ли брат.

Когда мне было десять лет, я попыталась найти этого брата, но, судя по тому, что мне удалось узнать, он погиб при аварии грузового самолета.

Родителям я об этом не сказала.

У мамы братьев и сестер не было. Ее родители умерли незадолго до ее тридцатилетия. Я их даже ни разу не видела.

У меня нет ни тетушек, ни дядюшек, ни двоюродных братьев или сестер. Наша семья невелика. Череда невезений, много проблем со здоровьем. А теперь вот это.

Только состояние здоровья моей родни как-то примиряло меня с мыслью о том, что меня удочерили.

Не могу думать.

Не могу сосредоточиться.

Не могу дышать.

Нет.

Нет.

Нет.

Нет.

Нет.

Нет.

Нет.

Полицейские спрашивают и спрашивают, но я говорю только:

– У меня есть бабушка. Она каждый день думает, что сегодня вторник.

Тени становятся длиннее.

Я сижу на ступеньках у передней двери.

Слезы текут не переставая.

А ведь я почти никогда не плачу.

Но это уже не я.

Теперь я уже никогда не буду собой.

Тех двоих, что были мне так нужны, тех двоих, кому важнее всего было узнать об этом ужасе, – тех двоих больше нет.

У меня стучат зубы.

Хочу, чтобы можно было закрыть глаза и все остановить.

Сердце бухает в груди, легкие наполняются воздухом и опадают, но мне все равно.

Кому это нужно?

Маи сидит рядом и сжимает мне плечо.

Она тянет какой-то негромкий звук, похожий на голубиное воркование. Он идет из самой глубины.

Я стараюсь уцепиться за этот звук.

Вспоминаю, всего на мгновение, тихое попискивание воробьиного попугайчика, который выпал из гнезда на заднем дворе много лет назад.

Я поднимаю голову и вижу, что Маи тоже плачет.

Полицейские звонят по телефону, а Делл Дьюк ходит вокруг и то и дело натыкается на их расставленные локти. Полицейские звонят в участок. В соцслужбу. Доброму десятку разнообразных специалистов, в дюжину всевозможных организаций – пусть кто-нибудь объяснит, что им теперь делать.

Я не слушаю.

Но все равно слышу.

Я больше не могу считать по 7.

У меня в голове звучит одно: «Пусть это все кончится».

Больше – ничего.

Наверное, меня теперь заберут «под опеку с целью защиты»?

А если у меня нет ближайших родственников? Меня могут отдать другу семьи?

Мне нужно в туалет, и сейчас я не могу думать ни о чем другом.

Я достаю ключ от дома и даю его Маи. Она открывает дверь.

Я вхожу и понимаю, что мама сейчас на кухне.

А папа сейчас выйдет из гаража, и, конечно, окажется, что он опять надел мамины очки.

Весь этот кошмар – ошибка.

Но в доме темно и пусто.

Отныне здесь живут только привидения.

Это уже не дом, это музей воспоминаний.

Нас

больше

н е т.

Наконец Ива сказала, что ей нужно в туалет.