Жизнь вверх дном - Инга Пфлаумер

Теперь нужно было найти концертный зал. Кто-то мудрый догадался наклеить на стены стрелочки с указаниями, и благодаря им я быстро нашла нужную мне комнату. Или правильнее – нужный мне зал?

Откровенно говоря, зал был не таким впечатляющим, как холл. Дело даже не в отсутствии зеркал, просто все эти деревянные панели вышли из моды еще в прошлом веке. А уж настенные светильники и люстра висели тут явно с позапрошлого!

Я заняла место поближе к сцене, для чего мне пришлось пробираться в центр, стараясь не порвать колготки о подозрительные красные сиденья. Надеюсь, меня будет хорошо видно, иначе оно не стоило таких жертв.

Зал постепенно наполнялся. Со стен на меня смотрели ужасные портреты, нарисованные, видимо, тем самым художником, что оформлял «Слона». Нет, лица на этих портретах можно было разглядеть, но нужно было действительно постараться. Чего стоил один дяденька в полыхающем пламени, машущий палкой. Согласно подписи это был Бетховен, и, видимо, это повод порадоваться, что сегодня я буду слушать Рахманинова. Его портрет был как-то помягче, в сиреневых и фисташковых тонах – очень актуальное сочетание в этом сезоне, кстати. Только вряд ли художник об этом задумывался.

Благодаря Сереже я уже знала, кто такой Рахманинов, кто такие прелюдии и кто такой Сергей Петрович Баскаков. Последний был Сережиным преподавателем, и сегодня проходил концерт его учеников. Сначала на сцену поднялся Сергей Петрович – он, нужно отметить, производил весьма приятное впечатление, несмотря на порывистые движения и некоторую нервозность. Было видно, что он очень гордится своими учениками. Сергей Петрович приветствовал зрителей, сказал пару слов про фортепианное отделение, видимо, большинство присутствующих разбирались во всем этом куда лучше меня, и наконец начались выступления.

Сережа выступал предпоследним. Откровенно говоря, всех остальных я просто пропустила, потому что сидела прямо за Сергеем Петровичем, а его пальцы постоянно плясали по ручке кресла, словно он играл на сцене вместе с учениками. Но когда на сцену вышел Сергей, мое внимание сразу переключилось. Выглядел он, нужно сказать, просто отлично. Ему удивительно шел черный костюм, разве только пиджак казался чуть великоватым, отчего Сережа выглядел еще длиннее и тоньше. Вид у него был совершенно не такой, как обычно. Как тогда, когда он провожал меня первый раз и его пальцы отстукивали какую-то мелодию. Но кажется, он все-таки заметил меня и кивнул. Или это Сергею Петровичу? Девушка-ведущая объявила: «Рахманинов. Прелюдия соль-диез минор, сочинение тридцать два» – и окинула Сережу каким-то слишком нежным, на мой вкус, взглядом. Сразу захотелось стукнуть ее чем-нибудь тяжелым. На ведущей – или как их тут правильно называют, что-то похожее на конфеты… конферансье – вот – была белая блузка и длинная черная юбка – на такой яркой девушке, как я, это сочетание, конечно, «играет», а на бесцветной выдре вроде этой смотрится совершенно невыразительно. Три балла, не больше. Нет, смотри какая цаца – остановилась у самого занавеса, в углу сцены, и глаз с Сережи не сводит!

Волевым усилием я все-таки отвела глаза от бесцветной шатенки. Сергей сел за рояль. На секунду закрыл глаза и положил руки на клавиши.

Все началось с тихого звона колокольчиков. Я и не знала, что рояль может звучать как совершенно другой инструмент. Колокольчики звенели протяжно и чуть печально. Потом появилась мелодия. Она плавно скользила по клавишам, словно повозка по зимнему снегу. Вот колокольчики отошли на второй план, позволяя рассказу литься прямо на слушателей. Мелодия жалела о чем-то, захваченная воспоминаниями, то приятными, то печальными. Она становилась все громче, набирая голос, и наконец взорвалась где-то на пике, скатилась вниз, перед глазами в последний момент промелькнуло что-то теплое и нежное, но и оно вскоре затерялось в тихом звоне колокольчиков и падающем снегу. Я могла поклясться, что в воздухе запахло зимней свежестью, кедром и елями. Средние ноты были цветочными, что-то очень нежное, может быть, ландыш или сирень, а в шлейфе снова кедр, немного мускуса и древесный мох. Музыка действительно была похожа на парфюмерию. Даже больше, чем я думала. Странно, но зал не взорвался аплодисментами. Да, слушатели, которых было очень немного, чуть похлопали в ладоши, но это было совершенно не солидно. Такая музыка заслуживала большего. И уж не знаю насчет Рахманинова, но Сережа точно заслуживал парочки букетов. Вся эта музыка, и этот зал, и даже этот огромный рояль – они ему были просто к лицу. Он будто стал заметнее, или это я его впервые заметила по-настоящему? Высокий, чуть нескладный, с неуверенной, немного отсутствующей улыбкой, словно ее обладатель витает в облаках, с волосами длиннее, чем положено, узким овалом лица и яркими, привлекающими внимание глазами – он стоял на сцене и казался очень красивым. И очень далеким.

Чем больше целуешься, тем меньше говоришь глупостей.

Я еле дождалась Сергея в фойе. Если бы не зеркала – точно бы умерла со скуки. Жаль, что рядом не было девчонок – не с кем поделиться впечатлениями. Когда Сергей наконец появился в конце коридора, я едва подавила в себе желание броситься к нему и срочно рассказать все, что я думаю по поводу сегодняшнего концерта. Пришлось напомнить себе историческую фразу: «Самоограничение – признак сложившейся личности!» – да и вообще так явно демонстрировать свою заинтересованность в парне, которой у меня на самом деле нет, просто негламурно. Сережа заметил меня и приветственно помахал рукой. Но тут к нему подлетел какой-то мальчик с трубой – невысокий, плотный блондин в мятых джинсах, ничего примечательного. Сережа отдал ему какую-то тетрадку.

Следующим препятствием на пути стал тонкий дяденька со стопкой нот под мышкой. Он был похож на Эдварда Нортона – любимого Женькиного актера. Этот «нервный Нортон» тут же начал что-то рассказывать Сереже – тот несколько раз порывался уйти, но Нортон буквально хватал Сергея за рукав, какая невоспитанность!

И вот когда Сергей наконец отделался от надоедливого преподавателя, буквально в последних десяти шагах его снова перехватила эта бесцветная мышь! Она окликнула Сережу, прямо подлетела к нему и – тут у меня даже голос от возмущения перехватило – потянула его в кабинет, из которого только что появилась! Сережа отрицательно покачал головой. Мышь нетерпеливо притопнула, но тут же сменила тактику. Теперь она улыбалась во все свои кривые зубы, по крайней мере, я думаю, что они были кривыми, громко и совершенно ненатурально смеялась, рассказывая что-то там про МХК, что бы ни значило это странное сокращение. Похоже, она совершенно не собиралась его отпускать. Более того, она даже встала так, чтобы, разговаривая с ней, ему приходилось от меня отворачиваться! Это уже не мышь, это крыса в натуральную величину!

Крыса тем временем, полностью игнорируя мои возмущенные взгляды, начала убирать невидимые пылинки с лацкана Сережиного пиджака, подо двигаясь к нему все ближе. Ладно бы к пиджаку – к Сереже!

Нужно было как-то вмешаться. Причем срочно. Я, конечно, совершенно не хотела встречаться с Сережей и все такое, но это же не повод флиртовать с другой у меня на глазах!