Сладкий хлеб мачехи - Вера Колочкова

Он коротко, но очень уж горько вздохнул, глянул на нее исподлобья, будто проверяя, как она воспринимает его щедрые наставления. Так сказать, от нашего горестного стола — вашему горестному столу. Незачем было и проверять — она действительно от них растерялась. Стало вдруг ужасно стыдно за свое «жить не хочется», хоть и в горестном порыве произнесенное. Человек с похорон жены едет, можно сказать, сам в поддержке нуждается, а она… Что ж, надо войти в разговор, пофилософствовать с ним на эту тему. Поговорить, порасспросить. Может, ему выговориться надо случайной попутчице?

— Вы, Павел, сейчас прямо как моя тетушка рассуждаете…

Она подняла на него глаза и даже попыталась улыбнуться ободряюще, но вместо улыбки только икнула неприлично, прикрыв рот ладошкой. Чертов коньяк — никогда не умела его пить! Хотя свое доброе алкогольное дело он, похоже, удачно совершил — внутри отпустило немного. Наверное, это ее отчаяние разбавилось до приемлемой для организма концентрации. Больно, но уже не смертельно.

— А как рассуждает ваша тетушка? — сунулся он к ней с интересом гораздо большим, чем для такого вопроса надобно. Вытянул шею из несвежего ворота рубашки, блестел глазами, будто от ее ответа зависела вся его дальнейшая жизнь. Наверное, в другой ситуации он показался бы ей смешным, а сейчас… А сейчас — пусть.

— А она, знаете, тоже под таким лозунгом живет — раз жизнь зачем-то дадена, надо ее прожить, как святую обязанность. И прожить по возможности хорошо.

— Да. Да! Совершенно правильно говорит ваша тетушка! — выставил он перед собой указательный палец, яростно поводил им из стороны в сторону. — Именно так! Именно как святую обязанность. И именно — хорошо. Хотя насчет «хорошо» — это уж как получится. Какая, в общем, разница, хорошо или плохо. Она, эта самая жизнь, ведь и впрямь зачем-то нам дадена? Может, просто для того, чтобы прожить ее как таковую? То есть пройти от начала и до конца, как подвиг?

Бася торопливо закивала головой, соглашаясь. Наверняка этот Павел относится к категории доморощенных философов — сейчас ей лекцию прочтет о смысле жизни. Ишь, как глазом опасно заблестел. А произнося последние слова, даже голос чуть повысил, и они вылетели в маленькое пространство купе неказистым пафосом.

Тут же слезно вздохнула и зашевелилась на своей полке Варя, и Павел, испуганно вытаращив глаза, прижал палец к губам. Потом встал, осторожно глянул на спящую дочь, поправил свесившееся с полки одеяло.

— Спит… — произнес он шепотом, снова усаживаясь за столик. — Устала. Наплакалась. Да, о чем это мы с вами говорили…

— Мы говорили о жизни. Что ее надо просто прожить как таковую. Как подвиг.

— Ах да, да… А вот Лена… Это жену мою так звали — Лена. Так вот, она, знаете, никак не хотела просто так свою жизнь жить. Руководствуясь одним только принципом данности. Нет, не подумайте, она была совершенно обычная женщина! Умная, спокойная. Но ей все время хотелось жить красиво, как в кино. Прямо мания у нее какая-то на этой почве образовалась… Она в городской администрации работала, обыкновенной чиновницей в жилотделе. А где происходит распределение материальных благ, там всегда присутствует соблазн, знаете ли… Начальник взятки брал, ну и ей, конечно, с барского стола перепадало… Не смогла отказаться. А получилось так, что начальник теперь на свободе ходит, а Лена… Ей восемь лет колонии дали. Только год и отсидела. Что там случилось, мне не сказали. Но я думаю, что она сама… Она хрупкая такая была, ранимая… Ума не приложу, что мне теперь с Варькой делать?

— А что делать? Растить будете, на ноги ставить… — пожала плечами Бася и быстро отвернула голову к окну. Потом добавила глухо: — Вы… вы счастливый человек, Павел… Хоть и кощунством это сейчас звучит, но все равно — счастливый…

— А у вас дети есть, Бася?

Она лишь слегка дернула головой, сильно поморщилась, потом повернула к нему яростное лицо, произнесла злым шепотом:

— Есть. Есть у меня сын. У меня есть сын, понимаете?!

Павел моргнул, закивал торопливо, выставив вперед ладонь, будто защищаясь от всплеска ее горестного раздражения.

— Извините, Бася, я не хотел… Извините…

— Да ладно, это вы меня извините. Просто я не могу… Не хочу сейчас. Не спрашивайте меня, пожалуйста. Я ведь сейчас вообще никто. И звать меня никак. Бесполезный такой воздушный шарик… Отпустили веревочку, он и полетел…

— Хорошо, хорошо, я больше не буду… Давайте вообще тему сменим. Вы до какой станции едете, Бася?

— Я? Я в Барнауле выйду.

— Вы там живете?

— Нет. Я в маленьком городке родилась, в Семидолье. От Барнаула еще пять часов на автобусе ехать. Там и детство мое прошло, и юность школьная.

— Там, наверное, и друзья-подруги остались?

— Ну, это вряд ли. Десять лет прошло, как я там не живу. Теперь уж никто и не помнит, наверное, Баську-полячку. Это меня так в школе звали — Баська-полячка.

— Почему? Из-за имени?

— Нет, не только из-за имени. У меня фамилия девичья была — Брылина. Барбара Брылина — звучит почти как Барбара Брыльска… Надо же что-то было с этим делать, правда? И мама мне все время твердила, что такое совпадение не может быть случайным, что у меня должна быть особенная судьба… Ну, я и старалась изо всех сил на эту Барбару Брыльску походить. Всем нравилось…

— Да, да, действительно, вы очень на нее похожи! — внимательно вглядевшись в ее лицо, всплеснул руками Павел. — И посадка головы, и манеры, и это нежное выражение грусти в глазах… Очень, очень похожи!

— А представляете, какой я успех в городке имела? На всех школьных вечерах под гитару песни из новогоднего фильма пела. И прическу старалась носить такую же, как у нее, и манеры ее в точности повторяла. У меня даже платье такое же было — цвета мокрого песка. Вот спроси меня — зачем я это делала? Не знаю. Где Барбара Брыльска и где я? Где Польша и где наше несчастное Семидолье? В общем, не принесла мне счастья эта похожесть. Лучше бы и не было ее.

— Почему?

— Потому… Потому что похожесть есть, а изюминки нет. Понимаете? Нету во мне должной изюминки! И не было никогда! И вообще, не будем больше об этом!

— Хорошо, хорошо… — быстро закивал Павел, соглашаясь. — Вы вот что мне лучше скажите, Бася… Вы там, в своем Семидолье, постоянно теперь жить будете? Или так, на время туда едете?

— А вам зачем?

— Ну, я не знаю… Просто так спросил… А насчет изюминки вы не правы, Бася. Есть она в вас, определенно есть.

Сглотнув, она снова болезненно сморщилась, прикрыла глаза. Наверное, хватит с нее сегодня душевных дорожных разговоров. Видит бог, не получается. Тем более про изюминку.

— Знаете что, Павел? Давайте-ка будем спать укладываться. Устала я, сил нет.

— Да, да, конечно…

Подпрыгнув на месте, он виновато засуетился, зашуршал пакетами, складывая в них немудреную дорожную снедь. И снова зашевелилась в груди неловкость — зачем она с ним так? Человек от души ее жизнью интересуется, вопросы всякие задает, а она раз — и оборвала разговор, будто в душу ему плюнула.