Возвращение алтаря Святовита - Алексей Борисов

– Зажгите свет!

Афанасий с Савелием присели на завалинку, подложив под одно место дубовые веники. Сентябрь коварен, на сырой земельке особо не насидишься. Минут пять помолчали. Насладившись красотами природы, Силантьевич, как младший по возрасту, всё ждал, когда заговорит дед. Тот держал паузу и, поняв, что предел уважения к годам тоже имеет границы, поинтересовался, как поживает Серафима, его младшая дочка. С началом оккупации Савелий Силантьевич категорически запретил женщинам деревни покидать Прилепово, во избежание неприятностей. Особенно это касалось молодых. Для Серафимы, хоть и было до родительского дома рукой подать (её отец Афанасий отселился в двадцатых годах, когда в соседней Белоруссии началась так называемая «Прищеповщина», иными словами хуторизация, затронувшая и часть Смоленской области), нарушить слово мужа сродни, как в церкви не перекреститься. Вот и беспокоился Афанасий.

– На печи бока отлёживает. Уж не знаю, как её оттуда согнать? Вожжами, али чем посерьёзнее? Устала, говорит.

– Вот оторва, – усмехнулся дед, – вся в мамку. Тут и оглобля не поможет. Керосин-то у тебя есть? Симка керосину боится, аж жуть. Был тут у нас фельдшер один, вети… веете… не вспомню никак. Его с конезавода в Мачулах ещё при Александре Александровиче за пьянство попёрли. Так он все болячки керосином лечил. Симка как заноет о чём либо, так я грозился к фельдшеру свести. Все недуги как рукой снимало.

– Керосина жалко. Я в Барсуках за бидон (подразумевается емкость на пять литров) возок торфа беру.

– Дров что ли мало? – удивился Афанасий.

– Так надо. Керосина в деревнях почти не осталось. Тот, кто хитрее был, запасы успел сделать. Только много ли их?

– А у тебя, знать, этого керосина хоть залейся? Или ты, зятёк, из этих, из хитрых?

– Эти, хитрые, сейчас на людском горе наживаться будут. Нельзя этого допустить. Под Барсуками торфа завались, а хлеба с гулькин нос. Два пацана за день возок нарежут, да за две недели высушат, а керосин на муку сменяют, и целая семья зиму переживёт.

Разговор про керосин прервали перекуром. Дед поинтересовался, как долго у него простоит машина, есть ли какие новости с войны, и удалось ли получить весточку от внука, бороздящего воды Чёрного моря. Савелий в ответ вытянул из внутреннего кармана пиджака портсигар, что-то подкрутил и раскрыл его, показывая фотокарточку бравого молодца в водолазном костюме.

– Ванька мой, в водолазном техникуме. Пишет, что в Балаклаве служит. Прислал с Николаевичем письмо и две карточки. Эту ты себе оставь, а мне той, что у Серафимы, хватит.

Афанасий вгляделся в карточку, поднеся её к самому носу, потом перевернул и на обратной стороне прочёл по слогам короткое пожелание с датой: «Дорогим родным! Привет из Севастополя. 06.09.1941».

– Это что ж получается, почта работает? – с сомнением спросил Афанасий. – Ты это, отпиши внучку: мол, дед с бабкой за него рады, переживают, как служба идёт, здоров ли? Погодь, – взволнованно, – не это пиши. Напиши, чтоб жив остался. Единственный он внук у меня.

– Написать не трудно, как отправить?

– Но Ванька как-то отправил.

– То специальная почта. Я так понимаю, аэропланом её к нам доставляют. Мне вот по ней газеты прислали, боевой киносборник – цельных четыре бобины. Только у нас как всегда, плёнка с фильмой есть, а через что его смотреть – нету.

– Высоко ты поднялся, Савелий Силантьевич. Аэропланом фильму для тебя возят. Смотри, как бы падать больно не пришлось. Комиссарам, когда надо, пухом выстелют, а как не нужен им станешь, – соломы пожалеют. Ты же не из них.

– Да плевать. Я не за пух, могу и на земле. Потому что мне, а не Натану-иуде поверили. Он же сука, за неделю, как немцы пришли, драпанул! Участковый за час до германца к нему прискакал, с секретным письмом, до последнего момента поверить не мог. Да что там говорить, если он печатную машинку райкомовскую продал. Я ж знаю, что этот жид делать тут должен был. Ошиблась советская власть, но вовремя исправила. Теперь я тут!

Четвёрку красноармейцев после бани накормили и переодели в деревенскую одежду. Афанасий отвёл их на сеновал, настрого приказав, не гадить где попало и в случае чего: немцы придут али ещё кто – не прятаться, а появиться по первому его зову. Как только бойцы улеглись, Савелий подпёр дверь сеновала палкой и вышел к левому краю изгороди, обращённой в сторону леса. Здесь он поправил немного покосившийся штакетник и стал ждать. Из-за деревьев мигнул фонарь. Залаял дворовый пёс, тут же успокоенный хозяином, пару раз промычала корова, зовущая на вечернюю дойку, и наступила тишина.

Пройдя скорым шагом открытое пространство по стеге, между лесом и хутором, я оказался у изгороди, где поздоровался с Савелием Силантьевичем. Без лишних слов мы подошли к оставленной машине, я осмотрел её, заглянул с боков под капот, подсветил фонариком и с облегчением вздохнул. Кроме замены вентилятора и пайки радиатора, визуально больше ничего не придётся делать. Двигатель был цел, без подтёков масла. Патрубки и резинки практически новые, стартер на месте. Заслонки у карбюратора двигаются легко. Аккумулятор отсутствовал, так я это и так знал. Немцы первым делом их снимали. А вот почему колёса не поворачивались, я так и не понял. Если беда с валом рулевой колонки, то это не проблема – заменим. Вот если что-нибудь другое, тогда потребуется квалифицированный механик, которого отыскать в оккупированной области практически невозможно. Решив, что утро вечера мудренее, я согласился с предложением Савелия Силантьевича оставить всё, как есть, и уже в Прилепово подойти к осмотру со всей строгостью. К тому же Афанасий настойчиво приглашал повечерять.

В избе мерно постукивали настенные часы, и было слышно, как тихо сползает цепочка с гирькой, в виде еловой шишки. Свет керосинки отражался от покрытых лаком дверец домика кукушки, но птичка высовываться не хотела. Жена Афанасия, Евдокия выставила на стол чугунок с картошкой, миску с солёными огурцами и половину каравая хлеба, отрицательно качнув головой, как мне показалось в сторону иконы с горящей лампадкой, когда хозяин стола попытался намекнуть на что-либо покрепче. Я постов не соблюдаю, потому под одобрительный вздох мужчин за столом вытащил из вещевого мешка бутылку водки, пару банок тушёнки и фляжку с растительным маслом. Евдокия радости не разделила, но быстро сообразила три гранёных стакана, а потом, немного погодя выудила ещё один, крохотный, для себя. Едва Афанасий разлил по стаканам водку, как во дворе раздался собачий лай, чередующийся с озлобленным рычанием. Хозяева замерли.

– Кого это нелёгкая принесла? – пробормотала Евдокия.

– Может, ребятушки выбраться решили? – предположил Афанасий, вставая из-за стола, прильнув к окошку. – Тише, – и чуть погодя добавил: – То чужак!

В момент все насторожились и невольно вздрогнули, когда в крайнее окошко постучали веткой.

– Хозяева, пустите путника переночевать. Христом богом прошу.

Афанасий присел, пошарил рукой под лавкой у стены и вытащил какой-то свёрток. Бросив мгновенный взгляд в оконце, прищурил правый глаз, которым видел хуже, и, приложившись лицом к стеклу, заметил, что кто-то шевельнулся у плетня, выдавая хозяину своё присутствие.