Возвращение алтаря Святовита - Алексей Борисов

– Вы, Петер Клаусович, задание своё выполнили, только я же не просто так просил сгрузить автомобиль на хуторе в Тростянке. Придётся нам его в Черепово оставить, жаль.

– А если лошадей запрячь, – подал идею Петер, – да до Тростянки дотянуть?

– Где вы лошадей возьмёте, Петер Клаусович? Их в первую очередь реквизировали.

– Да, правда, я как-то не подумал. Постойте, можно попросить у коменданта людей. Он очень любит деньги. Когда я был на станции, то сам слышал, что из лагеря военнопленных красноармейцев забирают на работы.

– Это не в его власти. Хотя отсюда до Шаталово недалеко. Попробуйте. Скажите ему, что нужно четыре человека, желательно, чтобы один из них был шофёром. Предложите ему по пятьдесят марок за каждого, поторгуйтесь, но с условием.

– Каким?

– Люди останутся у вас для работ. Наврите, что вы затеяли раскопки, тут, кстати, недалеко есть курган. Я предоставлю артефакт времён императора Фридриха. Покажите ему якобы найденную вами восковую печать или ржавый меч.

– Долерман, по-моему, не имеет даже среднего образования. Он не отличит Фридриха Второго от Третьего. Но я попробую. Меня вот что волнует, а не слишком ли много денег? Инженер в Германии четыреста марок получает, учёный моего уровня триста в месяц. Откуда у меня подобные сбережения? Очень подозрительно и как быть с конвоиром и где разместить людей?

– Скажем, я не сильно ограничен в этой резаной бумаге, именуемой рейхсмарками. Но вы отчасти правы, не стоит сорить денежными знаками, посему каждую марку отдавайте скрепя сердце.

– Хорошо.

– Теперь о конвое. Чужаки нам здесь не нужны. Можно договориться со старостой из Прилепово, он у Долермана на хорошем счету. Савелий Силантьевич четверых приютить сможет, но лучше, чтобы вам разрешили носить оружие, хотя бы гладкоствольное. Тогда и отсутствие конвоя объяснить можно.

С таким напутствием Петер Клаусович отправился в Хиславичи. С собой он взял тысячу рейхсмарок и на своё удивление довольно быстро договорился с комендантом. В этот раз он даже не записывался на приём, хотя и с ноги дверь тоже не отворял. Секретарь просто доложил, что явился профессор. Прозвище почему-то приклеилось к Дистергефту, вероятно, по судьбе у него было им стать. Комендант приветствовал вошедшего стоя, предложил присесть и во время разговора всё время ухмылялся. Видимо, ему рассказали про поездку, как трясло Клаусовича после казней, и чувство превосходства своего духа перед «учёным прыщом» скрыть не мог. Даже когда Петер заикнулся об охотничьем ружье, Долерман всё с той же улыбочкой не увидел препятствий, предложив любое на выбор из трофейного арсенала. Только вот с патронами была проблема. Оказывается, в районе уже есть спортсмен-охотник, расстрелявший их практически все. Так что если «профессор» найдёт пути подхода к начальнику района Шванде, то милости просим. Но есть и ещё один путь. Это поступить на должность переводчика. Тогда и пистолет получить можно, а то и целый карабин. Подумаешь, привлекут пару раз что-нибудь перевести, зато на службе Рейха. Петер Клаусович пообещал подумать, сделав упор, что на службе он находится уже давно, а службы они разные бывают. После этих слов ухмылочка у Долермана пропала, и было от чего. Утром из Смоленска пришла телефонограмма, извещающая все комендатуры об усилении охраны любого мало-мальски значимого музея по всей области. Готовились к прибытию в середине сентября какого-то шишки из аппарата Розенберга. У Долермана это вылетело из головы, музеев-то в Хиславичах не было, а «профессор» возьми, да напомни, с кем дружбу водит. В итоге сошлись на ружье без патронов, номер которого был вписан в разрешение. Так что рассчитался Дистергефт тысячей марок и за машину и за услуги, условившись, что месторасположение военнопленных, о прибытии которых староста известит, будет в Прилепово. А уж с конвоированием он как-нибудь сам решит. Как только за посетителем закрылась дверь, комендант пересчитал деньги и приказал соединить с Германом из мастерских в Шаталово. Через несколько минут секретарь доложил о выполнении, и Долерман услышал:

– Здесь Рейсс.

– Приветствую, Австрийский лис. Это Долерман.

– Машина добралась до тебя?

– Да. Всё, как договаривались. Сам заберёшь, или матери выслать?

– Лучше домой. Сегодня ты жив, а завтра русские бомбы превратят тебя в фарш. Ты поэтому позвонил?

– Нет. Похоже, мы можем провернуть дельце, как когда-то в Польше. Окажи услугу, пришли завтра мне четверо русских. Один из них должен быть водителем.

– Где я тебе возьму водителя?

– Двадцать за каждого.

– Тридцать.

– За водителя двадцать пять. Это последнее слово. Рядом с тобой за крынку сметаны можно выменять. И чтоб не буйные были.

– Так пойди и поменяй.

– Не нервируй меня, Лис…

– Ладно. Завтра будут, но верни грузовик к вечеру.

Долерман положил трубку. «Как хорошо иметь родственником такого придурка», – подумал комендант и отложил часть суммы в сторону. Оставшиеся деньги легли в несгораемый шкаф, где уже дожидались нового владельца золотые коронки, кольца и несколько монет царской чеканки. Всё это было отнято у недавно расстрелянных хиславичевских евреев. Конечно, кое-что утекло комендантскому взводу, за всем не уследишь, но львиная доля осела именно в этом сейфе. И если брат жены, Австрийский лис, убивал из удовольствия, то Долерман из жадности. Неважно, кто попадал под его власть: русский или белорус, украинец или еврей, поляк или литовец; если на нём было золото или какая ценная вещь, мерзавец возжелал получить это себе. К людскому несчастью, золотой телец старательно оберегал своего адепта. Во Франции в Долермана стреляли из рогатки – только шишка на лбу; в Польше пытались отравить – выжил, даже здоровее прежнего из госпиталя вышел; теперь наступил черёд Смоленской земли.

Выйдя из комендатуры, Петер навестил почту, а потом и госпиталь. Ему очень хотелось пообщаться с кем-нибудь нормальным. От разговора с Долерманом его снова стало тошнить, настолько неприятный был тип. Знакомый врач по традиции пригласил его в беседку, где обратил внимание на его глаза. После чего попросил Дистергефта показать язык, коснуться пальцем кончика носа и поставил диагноз.

– Я уже отвык от нормальных болезней. У вас, мой дорогой, самый настоящий невроз. Перистальтика замедлена? Я прав?

– О чём вы? – не понял его Петер.

– Тошнота, рвота есть? – не унимался доктор.

– Да. Со вчерашнего дня. Мне так плохо было, я ещё стакан самогона выпил.

– Пить чай с мятой, больше спать, вкусно есть и никаких переживаний.

Петер попытался узнать подробности заболевания, но в этот момент появился санитар, сообщив, что лейтенанту Людвигу стало плохо, и врача просят к раненому. Попрощавшись, Клаусович докурил сигарету и расстроенный своей внезапной болезнью побрёл к спрятанному велосипеду.

* * *

Шестого сентября наши отбили Ельню. В немецких тылах началась суматоха. Прибывшие в госпиталь раненые говорили, что русские собрали невероятные силы и на одного Ганса приходится как минимум семь Иванов. Кто-то рассказывал, что несколько дней назад заткнуть дыру на передовой послали роту охраны командного пункта, а это уже ни в какие ворота не лезло. Активизировалось подполье, и резко иссяк поток доносов. Политику закручивания гаек в отношении местного населения приостановили. Временно, конечно, пока не будут созданы специальные подразделения. Солдаты же неохотно выполняли карательные функции, уже допуская возможность оказаться в плену и ответить за злодеяния, о чём раньше и не думали. За нарушение комендантского часа, как и прежде, стреляли на месте, но разрешили торговать на рынке за рубли, причём забирать понравившиеся немцам вещи у продавцов запретили. В эти дни к Сожу всё чаще стали выходить люди окрестных с Хиславичами сёл и деревень. По реке плыли газеты. Запаянные в целлофан и привязанные к обрезку доски или к чурбаку. Иногда в свежую газету был вложен «боевой листок», из которого можно было узнать о подвигах советских воинов. Также встречались напечатанные на сероватой бумаге фотографии пленных немцев, их разбитая техника и списки потерь дивизий, статьи военных корреспондентов и рассказы воевавших в Смоленской области бойцов. Но больше всего людей заинтересовал рассказ о танкисте Колосове, про действия которого был написан очерк, с припиской, что корреспондент будет неусыпно отслеживать боевой путь красного командира, о чём поделится с читателями в следующем номере. В Богдановке одна женщина предположила, что Колосов по описанию подходит под жениха Варьки Журавлёвой, жившей в Ивановке. Следовательно, в газетке пишут почти про их земляка, а это как об ушедшем на фронт родственнике услышать. И пошла гулять людская молва. Да не просто так, а с пользой. И пацан, сидящий с удочкой у бережка, без сожаления выдёргивал крючок из воды с почти подсёкнутым карасём, заметив проплывающую деревяшку. А вдруг там газета? И тогда он герой, как Иван Сидорович Колосов. Потому что он такой же смелый и не натурит в штаны, неся газету мамке. Понятно, что герой в масштабах своего села, но так и танка у него пока нет, только удочка.