Путешествие по всему миру на "Буссоли" и "Астролябии" - Жан Франсуа Лаперуз

Прибыв в Калькутту, Диллон отправил отчет о своем открытии губернатору Бенгалии и предложил снарядить экспедицию с ним самим во главе, чтобы исследовать острова Ваникоро в надежде найти кого-либо из постаревших спутников Лаперуза или, по крайней мере, обломки кораблей. Диллон убедил Мартина Бушарта поехать с ним в Индию: его знание языка туземцев Ваникоро помогло бы собрать все сведения, какие только было возможно получить.

Правительство Британской Индии заинтересовалось сообщением Диллона и решило отправить его на корабле «Поиск», чтобы все выяснить. В конце 1826 года корабль вышел в море, а в сентябре следующего года на горизонте показался пик острова Тикопиа. Расспросы, которые Диллон произвел по пути, вполне подтвердили и дополнили собранные сведения, не оставляя места сомнениям в том, что корабли Лаперуза потерпели крушение возле Ваникоро, а все участники экспедиции либо было убиты там, либо утонули. Многие из туземцев, кто видел прибытие французов, были еще живы. Некоторые из них поведали, что они посчитали тех, кто был на больших кораблях, не людьми, но духами. Туземцы поделились несколько гротескным описанием треуголок, которое точно передает то впечатление, которое внешний вид чужаков произвел на их девственное воображение: «На лбу или на носу у них был выступ длиной в один фут».

Кроме того, офицерам Диллона удалось приобрести у островитян лезвие старинной шпаги, ржавую бритву, серебряный соусник с лилиями, медную ступу, несколько колокольчиков, серебряную гарду шпаги с вензелем, судя по всему, французской «Р» с короной, часть кузнечных тисков, пяту малого якоря и много других предметов. Опросы туземцев добавили несколько новых подробностей: например, описание предводителя чужаков, «который часто смотрел на звезды и солнце и подманивал их» — именно так, вероятно, туземцы восприняли человека, который производил астрономические наблюдения. Через сорок лет Питер Диллон раскрыл тайну, которую так ревниво оберегал Тихий океан.

Дюмон-Дюрвиль и команда «Астролябии» открывают памятник Лаперузу на острове Ваникоро.

Гравюра. Середина XIX в.

Так совпало, что тогда же в Южном полушарии находилась французская экспедиция под командования Жюля Дюмон-Дюрвиля. Остановившись в Хобарте по пути в Новую Зеландию, Дюмон-Дюрвиль узнает об открытии капитана Диллона и сразу же изменяет свой курс. В феврале 1828 года он прибывает на острова Санта-Крус и делает несколько ценных находок, которые дополняют сведения английского капитана. В идеально прозрачной воде на дне моря он видит покрытые кораллами обломки нескольких якорей, цепи, пушки, пушечные ядра и другие предметы, которые, несомненно, принадлежали одному из кораблей Лаперуза[29]. Художник в составе экспедиции сделает рисунки этих предметов с натуры. Реликвии поднимут со дна, и вместе с находками Питера Диллона они образуют коллекцию парижского Морского музея — в память о несчастном командующем и его спутниках, которые погибли мучениками великого дела географических открытий в 1788 году.

Любопытно отметить, что потомки Питера Диллона сейчас проживают в Сиднее.

Интеллектуально и как мореплаватель Лаперуз был наследником Джеймса Кука — и ему самому понравилась бы такая характеристика. В сочинениях Лаперуза упоминания предшественника исчисляются десятками, и часто звучит благоговейное восхищение в его адрес. Он следовал советам Кука в управлении кораблями, уделяя особое внимание питанию матросов. Ему не удалось полностью загнать в угол цингу, однако когда эта болезнь проявилась, он быстро совладал с ней, раздобыв свежие овощи для заболевших, — и был настолько успешен, что ко времени прибытия в Ботанический залив вся команда была в добром здравии.

Влияние личности и судьбы Кука на Лаперуза можно проиллюстрировать множеством примеров, и некоторые из них очень любопытны. Например, Лаперуз знал, что случилось с дневником первой экспедиции Кука, и беспокоился — хотя опасаться ему было нечего — чтобы подобное не произошло и с ним. Опубликованный рассказ о первом кругосветном путешествии Кука, как известно, был написан не им самим. Его дневник передали доктору Хоксуорту — джентльмену, который попытался сымитировать литературный стиль великого Сэмюэла Джонсона[30] и создал в итоге напыщенное и многословное произведение. Хоксуорт разукрасил простой и непосредственный английский мужественного и честного мореплавателя фигурами речи собственного изобретения. Там, где Кук был прост, Хоксуорт становился витиеват; где Кук был здравомыслящ, Хоксуорт становился нелеп; где Кук был точен, Хоксуорт, добавляя собственные бесценные рассуждения, делал повествование недостоверным и даже смехотворным. Попросту говоря, поддельный Джонсон испортил Кука.

Доктор Джонсон ни в коей мере не одобрял тяжеловесную напыщенность своего подражателя. Когда этот великий человек встретился с капитаном Куком на обеде у председателя Королевского общества, он сказал, что ему «очень понравилась добросовестная точность прославленного мореплавателя, который прояснил множество преувеличенных сообщений о его путешествии доктора Хоксуорта». Самого Кука раздражало приукрашивание его истории — он был крайне возмущен подобным обращением.

Лаперуз знал об этом и хотел, чтобы ни один французский Хоксуорт не поступил с ним так же. Он не возражал против тщательного редактирования, но не желал, чтобы его приукрашивали. Он писал на превосходном французском, чтение его повествовательной прозы доставляет одно удовольствие. Ее ясность, образность и плавность вполне согласуются с изящными традициями этого языка. Но поскольку существовала вероятность, что часть описания его путешествия будет издана прежде его возвращения, он не желал, чтобы его рукописи передали кому-либо, кто нарядит их в пышные одежды, и написал следующее письмо:

«Если мой дневник опубликуют до моего возвращения, я прошу, чтобы его редактирование ни в коем случае не доверяли литератору. Ибо последний либо пожертвует в угоду красивому слогу точными терминами, предпочтительными для моряка и ученого, потому что они покажутся ему грубыми и варварскими, либо, отбросив все навигационные и астрономические подробности и пытаясь создать увлекательный роман, допустит ошибки (обусловленные тем, что его образование не позволило ему приобрести соответствующие знания), которые могут оказаться роковыми для тех, кто последует за мной. Но выберите редактора, сведущего в точных науках, который способен вычислять и сравнивать мои данные с данными других мореплавателей, который сможет исправить не замеченные мной ошибки и убережется от введения новых. Такой редактор сохранит содержание работы, не опустит ничего существенного, изложит технические подробности грубым и резким, но точным языком моряка и хорошо справится со своей задачей — дополнить меня и издать мой труд так, как это сделал бы я сам».