Запретная стена - Серж Брюссоло

По крайней мере, без реальных выходов, потому что Мур, его отец, показал ему хранящийся в сундуке пузырек с розоватыми пилюлями.

— Галлюциногенный наркотик, — пояснил он, — изготовленный колдунами во времена древности. Если его проглотить, начинаешь путать мечту и реальность. Начинаешь видеть вещи, к которым стремишься, и в конце концов приходишь к убеждению, что они настоящие. Роскошная еда, сластолюбивые девки… обычные галлюцинации, которые диктуют нам самые наши низменные инстинкты.

Из-за этой-то хитрости башня и превратилась в настоящее царство мечты для всего мужского населения города. Благодаря жеребьевке должность дозорного была окружена мистическим ореолом, который только поддерживался похожими на сказки слухами. Люди жили мечтой, что в один прекрасный день каждый может оказаться хозяином сокровищ башни. Счастье было совсем рядом, под рукой слепого ныряльщика. Так ради чего покидать холмы? Чтобы искать неведомо чего за бескрайними грязевыми равнинами? Бросьте! Это все равно что променять журавля в руках на синицу в небе. Нет уж, таких дураков здесь нет!

Мур знал об этом мираже еще до того, как ему выпал жребий, поэтому он принял решение никогда не прикасаться к галлюциногенным пилюлям. Пузырек так и пролежал все пять лет в сундуке, медленно зарастая пылью.

Нат вздохнул. Вот что сегодня предстоит узнать Гуну, когда он вступит во владение башней. Станет ли он, подобно своим предшественникам, рабом этой обманки, которая превращала сладкий сон в реальность? Или же, подобно Муру, преодолеет искушение и целомудренно оставит пузырек с пилюлями на дне окованного железом сундука, никогда не прибегая к их помощи?

Нат тряхнул головой. Желудок сводило от голода. Просить милостыню было бессмысленно: жители холма слишком дорожили таким труднодоступным здесь мясом, чтобы раздавать его изменникам. Никаких иллюзий он не испытывал: в список добродетелей горожан милосердие никак не входило. На него обратят внимание только тогда, когда его труп на тротуаре начнет вонять.

Помочь ему могла, пожалуй, только Сигрид, но Нат понятия не имел, где она прячется. Оживление на улицах раздражало его. Сегодня вечером все жили чужими мечтами, и каждый мужчина, глядя на скудные клочки волокнистого ящериного мяса на дне своей миски, воображал себя за длинным столом, уставленным серебряными блюдами и кубками, в подземном пиршественном зале.

Если бы они только знали…

Свернув в боковой переулок, он стал высматривать какой-нибудь дом, где можно было провести ночь, не рискуя потонуть в трясине.

В конце концов он отыскал в торце улицы развалины здания, которое в лучшие времена служило, наверное, торговой галереей. Его главным достоинством были стоявшие вдоль стен деревянные скамейки, которые, по крайней мере, могли уберечь от сырости. Он тут же растянулся на одной из них, валясь с ног от усталости.

Его тут же сморил сон — беспокойный, полный кошмаров. Вскоре ему стало мерещиться, что с потолка начали срываться камни, разбиваясь о металлический пол, все ближе и ближе к его голове.

Он резко открыл глаза и увидел застывшую на пороге массивную фигуру.

Стряхнув наваждение, Нат осознал, что его сон всего лишь впитал в себя гулкие шаги незнакомца по плитам галереи. Лицо пришельца скрывал зеленый капюшон из грубой ткани, придавая ему сходство с призраком или наемным убийцей в маске.

— Приветствую тебя, Нат, — произнес он глухим, едва слышным голосом. — Мое имя Гун. Я новый дозорный.

Мужчина отбросил капюшон, и от пляшущего пламени факелов по его бритой голове пробежали багровые блики. Выражение лица с тяжелыми, грубыми чертами чуть смягчали морщинки рано пришедшей старости. Под распахнутой мантией виднелась потертая противодождевая кираса со старыми латками. Нату он напомнил тех отставных солдат, которые топчутся в очереди у ворот монастырей и соглашаются надеть монашескую рясу в обмен на ежедневную миску супа.

— Как я вижу, у тебя нет постоянного ночлега, — продолжал он своим странным глухим голосом. — А как насчет еды? Это что, жаба квохчет там в темноте или… твой пустой желудок? Нет, я не насмехаюсь над тобой. Я и сам был в таком же положении всего три часа назад, пока жребий не сделал меня дозорным! У нас с тобой много общего.

Нат неуверенно кивнул. Утверждать обратное было бы глупо.

— Насколько я слышал, — снова заговорил Гун, — отец оставил тебя без гроша. Это был бескорыстный и честный человек, живший за счет добровольных подношений. С другой стороны, тебе известны священные тексты, волшебные заклинания, отгоняющие облака и демонов тумана. Это так?

— Да, — подтвердил Нат. — Я учил их вместе с отцом и помню все обряды наизусть. Мне приходилось читать их за него, когда он болел. Но сегодня кого это интересует?

Скрипнув доспехами, дозорный облокотился на балюстраду галереи. Городские огни осветили его профиль, явив взгляду запавшие щеки и сухие губы. Из его горла вырвался придушенный сиплый смех, почти хрип.

— Ты себя недооцениваешь, — просипел он. — Ты ведь настоящий «словознатец», как здесь это называют. Ты только что сам это подтвердил. В любом случае, ты знаешь куда больше меня! Я-то новичок в общении с демонами.

Нат развернул плечи, почуяв за лестными словами иронические нотки.

— Скажу тебе прямо, — продолжал дозорный, почти переходя на шепот. — Ты мне нужен, чтобы помогать мне правильно исполнять роль, которую возложила на меня судьба. Пусть меня выбрал жребий, но я не хочу пользоваться своими привилегиями задаром. Я хочу действительно приносить пользу людям. Не догадываешься, кто меня надоумил отправиться разыскивать тебя по всему городу?

Нат пожал плечами.

— Прислушайся к моему голосу, — настойчиво зашептал Гун. — Во имя всех богов, он же едва слышен! Когда-то в прошлом меня хотели линчевать. Сейчас уже не важно, по какой причине. Фанатики пытались меня повесить, и узел веревки сломал мне хрящи гортани и повредил голосовые связки. Так что шепчу я вовсе не из боязни, что меня подслушают, нет. Я не смог бы завопить в полный голос, даже если бы ящер принялся рвать мне яйца. Поэтому мне нужен знающий помощник, Нат. Только представь себе полунемого дозорного, который не способен прокричать заклинания, отгоняющие облака! Сторож не имеет права молчать, особенно теперь. Ты будешь начитывать священные тексты вместо меня, ты станешь моим голосом. Но только моим голосом, потому что мои глаза не нуждаются в помощи; это глаза бывалого охотника, и они хорошо умеют проницать тьму и туман, угадывая незаметные движения жертвы. Я сумею разглядеть то, что рыщет во мгле, будь то в небе или туманной дали равнин. Согласен ли ты стать моим голосом? Если согласишься, то сможешь разделить со мной жизнь в башне. Ты ни в чем не будешь нуждаться — ни в еде, ни в одежде. Я дам тебе простыни и одеяла и починю твою кирасу. Тебя станут уважать, и уже никто не посмеет обозвать тебя «дикаркиным хахалем».

Нат уставился в пол. Предложение Гуна пришлось как нельзя кстати. Оно позволит ему снова обрести свое место в обществе, не сегодня так завтра. Жители Сольтерры будут обязаны встречать его поклоном! Доводы разума велели ему немедленно соглашаться, однако неясные сомнения в самой глубине души удерживали его от опрометчивого шага. Те же сомнения, которые помешали ему написать свое имя на глиняной табличке для жеребьевки. Почему? Он и сам не мог ответить.