Директория. Колчак. Интервенты - Василий Болдырев

Так начинался первый день Временного Всероссийского правительства – Директории.

Первые шаги Директории были чрезвычайно трудны. У нее не было ни делового аппарата, ни надежной вооруженной силы. Она ютилась пока в той же «Большой Сибирской гостинице», в городе, густо насыщенном враждебностью и интригами.

Весьма слабой была даже внешняя спайка между ее составом, в котором, в сущности, были только два настоящих члена – Авксентьев и я; остальные являлись заместителями.

Из всей заседавшей в первый раз пятерки я лично довольно хорошо познакомился только с Н.Д. Авксентьевым, раз или два случайно видел В.М. Зензинова, никогда раньше не встречал В.А. Виноградова и только на заседаниях согласительной комиссии раза два-три обмолвился несколькими словами с В.В. Сапожниковым.

Мы были объединены несомненным, общим для всех нас, желанием добра своей стране и народу, связаны созданной для нас конституцией, на верность которой мы дали торжественную клятву.

В сущности же мы являлись представителями и адвокатами пославших нас группировок, глубоко разноречивых и даже враждебных в своих политических и социальных устремлениях, при которых было трудно образовать определенное и твердое большинство даже в нашей пятерке.

Предрешался нудный, изматывающий, медлительный сговор. Для окончательного решения два голоса – Авксентьева и Зензинова – всегда нуждались в поддержке моей или Виноградова. В.В. Сапожников, как член Административного совета, волей-неволей принужден был считаться с указаниями Омска.

Среди нормальных условий любой конституционной страны, в которой налаженный годами деловой аппарат не очень тормозится трениями верхов, положение, конечно, не было бы особенно угрожающим. Но в пылающей в революционном пожаре России, среди хаоса и разрушений разрастающейся Гражданской войны, положение Директории было безгранично трудным.

Наиболее слабым местом Директории была ее оторванность от широких масс. Она была порождением интеллигенции, декларировала общие красивые принципы и оперировала немыми отвлеченными лозунгами: «Родина», «народ» – и ничем не соприкасалась с живой жизнью. Она оставалась в стороне от подлинного крестьянина, рабочего, даже мелкого ремесленника, в стороне от тех жгучих, мучительно близких для них вопросов, так глубоко затронутых по ту сторону фронта Гражданской войны.

Директория должна была звать к общему объединению, порядку, жертвам, к продолжению ненавистной и непонятной борьбы на внешнем фронте.

Группировки, создававшие Директорию, продолжали свои интеллигентские споры, враждовали, интриговали, создавали обстановку, в которой каждый честолюбивый министр, как это мы видели в Омске, безнаказанно творил свою политику, маленькие атаманы чинили суд и расправу, пороли, жгли, облагали население поборами за свой личный страх, оставаясь безнаказанными.

Они были нужны – эти современные ландскнехты, они были готовой для найма реальной силой, им особенно покровительствовали в чисто мексиканской атмосфере Омска.

Директория пока была бессильна защитить от них население. Они прекрасно сознавали это и своими действиями безнаказанно топили ее престиж в широких массах, разбуженных революцией.

В этих условиях естественным стремлением Директории было оформление своих отношений ко всем имевшимся тогда вооруженным силам. Их надо было объединить и подчинить своей власти. Объединенное руководство требовалось и общим положением фронта, становившимся с каждым днем все более и более угрожающим.

На первом же заседании Н.Д. Авксентьев был избран временным председателем Временного Всероссийского правительства, как официально именовалась Директория. Управление делами было поручено А.Н. Кругликову, одинаково приемлемому всеми членами Директории, с которыми у него установились одинаково добрые отношения. Эсер по партийной принадлежности, Кругликов тем не менее деловые вопросы всегда ставил выше программных. В нем делец преобладал над политиком.

Мне было вручено верховное главнокомандование всеми российскими вооруженными силами – задача по тем временам крайне сложная.

Вооруженные силы, находившиеся тогда к востоку от Волги, состояли из слабой по боевому составу, в массе своей демократически настроенной Народной армии, групп оренбургского и уральского казачьих войск, башкирских частей и Сибирской армии и чехов.

Везде были свои главнокомандующие, командующие фронтами, армиями, огромные штабы и вообще организационные излишества старой царской армии, без достаточных материальных и боевых средств, с далеко не одинаковой идеологией, а кое-где и с открытой взаимной враждой (волжане и сибиряки).

Чехи, фактически руководившие боевыми операциями на Волжском фронте, считались уже иностранной армией и в сущности были реальным проявлением интервенции, как и отряды из бывших военнопленных других национальностей – сербов, поляков, итальянцев, румын и проч., разбросанных по различным пунктам вдоль Сибирской железнодорожной магистрали.

Все эти иноземные отряды, во главе с чехословаками, пользовались особым покровительством Франции и руководились имевшимся в Сибири военным представительством этой страны.

Наиболее организованную силу представляли чехословаки, командное руководство которыми было сосредоточено в руках генерала Сырового, политическое – у особого национального совета во главе с Богданом Павлу.

Фактически чехи являлись хозяевами положения и в Сибири, и на Волге. Широко снабжаемые союзниками во главе с Францией, они, как и другие иноземные отряды, вместе с тем широко пользовались и местными средствами. Население страдало от поборов и насилий. В нем накоплялась злоба против чужеземцев-насильников.

Взаимоотношения всех этих вооруженных сил, и русских и иноземных, также оставляли желать лучшего. Сибирская армия, в лице ее штаба, была крайне враждебна чехам, находившимся в достаточно добрых отношениях с Народной армией, а эта последняя еле терпелась сибиряками.

Казаки, в лице их общего руководителя Дутова, по симпатиям склонялись к более реакционным группировкам Сибири, по материальной же зависимости и боевому фронту примыкали к Народной армии.

Были уже и независимые военные организации – атаманщина, в Сибири – красильниковцы и анненковцы, с лозунгами: «С нами Бог и атаман», с явно монархическим уклоном и претензиями буйной вольницы.

В отношении Дальнего Востока сведения были весьма смутные, там только еще начиналась карьера атаманов Семенова48, Калмыкова49 и др.

Атаманы эти пока были еще скромны, и, по крайней мере, Забайкалье, как это выяснилось потом, выказывало все признаки подчинения если не Директории, то во всяком случае ее Верховному главнокомандованию.

В действительности, конечно, события на Дальнем Востоке текли своим особым порядком, завися в гораздо большей степени от интервентов, чем от той или иной русской власти.