Пуговицы - Ида Мартин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если я кого и мечтал убить, после каждого её урока, так это себя.
Контрольная была сложная, но меня занимало совершенно другое.
Взгляд настырно упирался в спину на второй парте.
За кого Надя держала Томаша? За маленького питомца или он всё же имел право голоса? Насколько она вообще была с ним откровенна? Рассказывала ли о флэшке? Ведь если ему известно о записи, объяснять ничего не потребуется.
Я должна была набраться смелости и поговорить с ним насчёт растяжки.
Но почему за эти дни ничего не выдало его особенного расстройства? А выражение лица оставалось таким же ровным и невозмутимым, как всегда?
Томаш не был замкнутым, нелюдимым или мрачным. Он охотно общался со всеми, кто проявлял к нему интерес, разговаривал, смеялся и рассказывал истории. Держался доброжелательно, но на расстоянии, ничего про себя не поясняя и не спрашивая. А когда заканчивались уроки, домой шёл всегда один. За полтора года учёбы у нас он так ни с кем не подружился.
Всё, что мы знали о нем, это то, что ездил он на автобусе, и что у него была младшая сестра, которая училась в четвертом или пятом классе.
Я была уверена, что самомнение Томаша зашкаливает. Типа он такой умный, красивый, хороший и правильный, а мы — низкопробная районная шушера. И не только из-за того, что он так нелепо и обидно меня послал, скорее из-за ситуации, случившейся чуть позже, в декабре.
Было холодно и шёл снег. На ступенях школы под козырьком стояла девочка. Расклешённая юбочка, два хвостика, за спиной массивный портфель. Она жалась, стараясь увернуться от радостно вылетающих из школы девятиклашек.
Я узнала в ней сестру Томаша и притормозила.
— Отошла бы, а то затопчут.
Девочка послушно сделала шаг назад, но не ушла.
— Ты к брату?
Она кивнула.
Какой-то придурок, закидывая рюкзак на плечо, чуть не заехал ей по лицу, и я едва успела отдёрнуть её в сторону.
— Идём внутрь. Там безопаснее и теплее, — я отвела её к столику охранника.
— Стой здесь.
— Спасибо, — прошептала девочка и по её щекам потекли слёзы. — Я телефон потеряла. Его украли. Положила рядом с собой, когда переобувалась, а потом смотрю — пропал.
— Хороший телефон?
— Конечно, хороший. Он же мой.
Она дрожала, как осиновый лист, и я накинула на её плечи свою куртку.
— Не расстраивайся. С телефонами так часто бывает. Они ломаются, разбиваются, пропадают. К этому нужно привыкнуть.
— Что ты тут делаешь? — раздался за спиной голос.
Я выпрямилась. Сзади стоял Томаш.
— У меня телефон украли, — повторила девочка.
— Понятно, — брат снял с неё портфель.
— Если локация была включена, — сказала я. — Можно попробовать его найти. Мы один раз так вернули телефон.
— Спасибо, — на меня он даже не взглянул. — Сами разберемся.
Я протянула руку:
— Куртку можно забрать?
— А, да, конечно, — он снял мою куртку с сестры и передал мне.
Когда же я отошла в сторону и остановилась, чтобы одеться, то услышала, как он сказал сестре:
— Я тебя предупреждал с незнакомыми не разговаривать?
— Но это же Микки из твоего класса.
— Откуда ты знаешь, что она Микки?
— Все её так называют. Она же популярная и крутая.
— Какая глупость, — недовольно проворчал он. — Это плохая популярность. В следующий раз не разговаривай ни с ней, ни с другими «крутыми». А с телефоном сейчас решим.
Томаш поднял голову, и мы встретились взглядом. Он понял, что я всё слышала, но ничуть не смутился.
После жестокости я больше всего ненавидела в людях самодовольство и снобизм. Наверняка их семья, судя по фамилии, переехала из какой-нибудь Польши или Чехии, где у него была насыщенная, благополучная жизнь, и где он кинул не одну девушку.
Не решив ни одной задачи, я сдала пустой листок.
— Я кое-что придумал, — загадочно сообщил Бэзил, когда на биологии, поменявшись местами с Филом, я пересела от Лизы к нему.
Но рассказать он ничего не успел, потому что в класс заглянула Ольга Олеговна и громогласно выкрикнув: «Иванова! Выйди», скрылась за дверью.
— Сходите с Лизой Ткаченко, уберитесь, — протягивая тот самый ключ от Надиной квартиры, приказным тоном велела она. — Вчера поминки были. Остался бардак. Мне сейчас некогда кого-то ещё искать.
— Я сама схожу, без Ткаченко.
— Тогда возьми кого-нибудь мальчиков. Пришлось стол у соседей просить и шкаф двигать. Кого тебе отпросить Стёпина? Краснова?
— Томаша, — неожиданно выдала я, отчётливо осознавая, что «час икс» настал.
Половину пути до Надиного дома мы почти не разговаривали. Просто шли быстрым шагом, не глядя друг на друга. В одной руке Томаш нёс большой чёрный зонт, другую прятал в кармане.
Среди туманной серости осеннего утра из-под расстёгнутой нараспашку куртки его рубашка светилась неестественно нежным пятном. В отличие от меня, ему было жарко, и этот жар ощущался даже на расстоянии. Однако от соседства под зонтом я отказалась, а свой не носила.
— Почему ты позвала меня? — всё-таки спросил он, когда уже почти пришли.
Вероятно, всю дорогу об этом думал. Но у меня был заготовлен ответ.
— Ольга Олеговна сказала тебя взять.
— Из-за стола, наверное.
Надо мной навис зонт.
— В смысле?
— Я вчера у соседей стол просил. Нужно вернуть.
— Ты ходил на похороны? — опешила я.
— Только на поминки.
У Томаша были широкие густые брови и длинные ресницы, а глаза какие-то светлые, но из-за тяжёлого, пасмурного взгляда, они казались тёмными. Стрижка ровная, манекенская, всегда одной длинны, как будто он никогда не обрастал.
Впрочем, его спину я изучила намного лучше, чем лицо.
— Вы же с Надей вроде как… дружили?
— Да.
— Но расстроенным не выглядишь.
— Много времени прошло.
Я продолжала сверлить его взглядом.
— Ты должен был заволноваться, когда она исчезла.
— Думал, что переехала.
— Вот так в один момент? Ушла, не попрощавшись, поздним вечером посреди репетиции и переехала?
— Причём тут репетиция? — Томаш насторожено посмотрел прямо на меня.
— Ты видел Надю после того вечера перед юбилеем школы?