Эйсид хаус - Ирвин Уэлш

— Господи, Джоани, Господи...

Она замерла подо мной как окоченевший труп, и в огорчении ударила кулаком по матрасу, когда слезы хлынули у нее из глаз. Я слез с нее.

— Мне жаль, — полустонал, полурыдал я.

Марианна села и пожала плечами, уставившись перед собой. Она заговорила приглушенным металлическим тоном, но без горечи, как если бы выводила хладнокровную и бесстрастную эпитафию.

— Я нашла мужчину, который мне небезразличен, и когда он занимается со мной любовью, он воображает, что я кто-то еще.

— Это не было так, Марианна...

Она начала всхлипывать. Я обнял ее. «Ну вот, Джим Бэнкс, — думал я. — Ты опять втянул себя в очередную чертовски неприятную ситуацию».

— Мне жаль, — сказала она.

Я начал натягивать на себя одежду.

— Мне лучше пойти, — сказал я.

Я подошел к двери, затем повернулся.

— Ты замечательная женщина, Марианна. Я надеюсь, ты найдешь кого-то, кто сможет дать тебе то, что ты заслуживаешь. А старый Бэнкси, — печально указал я на себя, — просто дурачил сам себя. Я все-таки однолюб.

Я вышел, оставив ее в слезах. Теперь надо было сделать то, что я собирался. После всего произошедшего не будет никакой отсрочки. Я понимал, что так будет лучше; я понимал это теперь больше, чем когда-либо. Дети, Пол и Салли, достаточно сильные. Они поймут.

Вернувшись в мою каюту я оставил Марианне записку. Оставил для детей письма в корабельной почте и кассету с видеозаписью, объясняющей то, что я намеревался сделать. Записка Марианне не говорила слишком многого. Я просто говорил ей, что находился здесь с определенной целью. Мне было жаль, что мы настолько сошлись. Я должен был достойно встретить, как я расценивал это, мою судьбу.

Согласно картам, с которыми я сверился, мы теперь без всяких сомнений плыли в Адриатическом море. Я продел веревки в отверстия дисков от штанги, завязал их, и перекинул через плечи. Было трудно натянуть на грузила эластичный тренировочный костюм и остальную одежду. Я накинул на себя непромокаемый плащ, едва ли в состоянии идти к тому времени, как покинул каюту.

Я прокрался по пустой палубе, с усилием стараясь держаться прямо. Море было спокойным, а ночь благоухающей. Парочка влюбленных, наслаждающихся лунным светом, подозрительно взглянула на меня, когда я прошаркал мимо них к точке на правом борту. Десять лет, почти день в день, Джоан, когда ты поскользнулась и покинула меня, прочь от боли и обиды. С чудовищным усилием я перекинул одну ногу через поручень. Я отдышался, бросил последний долгий взгляд на багряное небо, затем наклонился всем телом, и бросился с поручня в Адриатику.

ХОРОШИЙ СЫН

Он был хорошим сыном, и как все хорошие сыновья по-настоящему любил свою мать. На самом деле, он совершенно боготворил эту женщину.

И все же, он не мог заниматься любовью с ней; только не в присутствии отца, сидящего и наблюдающего за ними.

Он вылез из постели и набросил халат, чтобы скрыть неловкую наготу. Идя из комнаты мимо отца, он услышал, как старик сказал ему вслед: «Да, Эдип, твой ебаный комплекс налицо».

КАК СОШЛИСЬ ЖЕСТОКАЯ СТЕРВА И ЭГОИСТИЧНЫЙ УБЛЮДОК

Она была жестокой стервой; а он эгоистичным ублюдком. Они буквально врезались друг в друга однажды вечером в пабе Грассмаркет. Они смутно припомнили, что их кто-то когда-то знакомил, но не могли вспомнить никаких подробностей. По крайней мере, именно это они сказали самим себе и друг другу.

Она за словом в карман не лезла и вела себя крайне оскорбительно, но он не обращал на это внимания, так как был безразличен ко всему, за исключением восьмидесяти шиллингов (восемьдесят шиллингов — так в Шотландии называют крепкое темное пиво — прим.перев.), которое опрокидывал пинту за пинтой. Они решили пойти в ее квартиру перепихнуться. У него своей квартиры не было; сидя на полном обеспечении у родителей, он считал бессмысленным обзаводиться ею.

Сидя на кровати, она наблюдала, как он раздевается. Ее лицо помрачнело, когда он снял с себя свои пурпурные боксерские трусы.

— Кого ты рассчитываешь удовлетворить этим? — сердито спросила она, бросив на него презрительный взгляд.

— Себя, — ответил он, ложась на кровать рядом с ней.

После самого процесса, она злобно поносила его выступление с таким ядовитым сарказмом, которое разорвало бы хрупкое сексуальное эго большинства мужчин в клочки. Он едва ли слышал хотя бы слово из тех, что она сказала. Его последние мысли, когда он проваливался в пьяный сон, были связаны с завтраком. Он надеялся, что у нее довольно много съестного и она приготовит утром хорошее жарево.

Спустя несколько недель они уже жили вместе. Люди говорили, что они прекрасно ладят друг с другом.

МНОГО СМЕХА И СЕКСА

Когда мы пустились в это великое приключение, ты сказала, что много смеха просто необходимо в наших отношениях.

Я согласился.

Ты также заметила, что много секса столь же значимо в отношениях, как и смех.

И снова я согласился. От всего сердца.

На самом деле я точно помню твои слова: смех и секс — барометры отношений. Вот такое заявление ты сделала, если мне не изменяет память.

Не пойми меня неправильно. Я не могу больше соглашаться. Нельзя же одновременно трахаться и смеяться, ебаная ты корова.

РОБЕРТ К. ЛЭЙД: СЕКСУАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

Рэб ни разу в своей жизни не ебался; бедный маленький мудак. Кажется, его это и не слишком-то беспокоило, имейте в виду.

Телевизионный экран ярко мерцал в темноте, когда в конце фильма пошли титры. «Не так много осталось», — отметил про себя Иэн Смит, потянувшись к своему экземпляру «Кино Путеводителя Холливела» с загнутыми уголками страниц. Желтой флюоресцентной ручкой он поставил галочку в напечатанной жирным шрифтом графе: Хорошие Парни. Маленькими прописными буквами он написал на полях:

8. БЛЕСТЯЩЕ, ОЧЕРЕДНОЕ ОЧАРОВЫВАЮЩЕЕ ИСПОЛНЕНИЕ ДЕ НИРО. СКОРЦЕЗЕ БЕССПОРНЫЙ МАСТЕР СВОЕГО ЖАНРА.

Затем он вытащил видео-кассету и вставил в магнитофон другую, Безумный Макс под Куполом Грома. Мотая на ускоренной анонсы кинокартин, он критически изучал серьезное лицо диск-жокея Радио Один, излагавшего краткое содержание фильма. Найдя соответствующую графу в этом самом свежем, но уже сильно потрепанном экземпляре Холливела, Смит вознамерился выделить ее уже сейчас, даже не смотря фильм. Он сопротивлялся этому импульсу, понимая, что на самом деле сначала надо его посмотреть. Но ведь тебя могло оторвать от просмотра так много вещей. Отвлечь телефон или стук в дверь. Видео могло забарахлить и зажевать пленку. У тебя мог случиться инфаркт. Такие случайности, как он считал, ему совершенно не грозят, и все же оставался суеверен.