Остров спокойствия - Нора Робертс

– Я подумаю.

– Ты всегда так говоришь, когда хочешь меня заткнуть.

– Слушай, я устала, а в восемь мне нужно быть на нелюбимой работе. Дай немного поспать.

Кивнув, Ми вылила недопитый чай в раковину. Симоне было знакомо ее молчание – в нем читалось беспокойство.

– Вместе? – предложила она.

Плечи Ми облегченно расслабились.

– Было бы здорово.

– Тогда пошли в твою девственную постель… по очевидным причинам. – Она обняла Ми, и они пошли в ее спальню. – Аарон оставил мне свой номер. Может, у него есть друг.

– Ты говорила, его зовут Ансель.

– Вот черт.

Они забрались в кровать Ми, прижались друг к другу.

– Я скучаю по ней, – пробормотала Ми.

– Знаю. Я тоже.

– Наверное, я бы по-другому чувствовала себя в Нью-Йорке, если бы она была с нами. Если бы Тиш была с нами, мы были бы другими.

«Все было бы иначе», – подумала Симона.

Она видела в мечтах, как сидит с Ми в зрительном зале и смотрит на Тиш, живую и веселую. На сцене. В свете софитов.

Она видела в мечтах Ми за работой в лаборатории, умную и деловую, в ослепительно-белом халате.

Потом мечты обратились на нее саму, и Симона увидела себя на плоту, дрейфующем в тихом море. Дрейфующем в никуда.

Вернувшись в реальность, она осознала, что подает студентам дорогущий кофе, за который они расплачивались кредитками родителей, – и все равно при этом скупились на чаевые.

Потом, осознав, что уже второй раз за неделю моет унитазы в унисекс-туалете, Симона внимательно посмотрела на себя в зеркало.

Она знала, что козел-менеджер сваливает на нее уборку туалета вдвое чаще, чем на кого-либо другого, потому что она не согласилась заняться с ним сексом (женат, сорок лет, волосы в хвостик, так что тьфу).

«К черту все это», – сказала себе Симона.

Она вышла из туалета, пахнущего хлоркой и фальшивыми лимонами, в несмолкаемый гул кофемашин, болтовни о политике и жалоб на бойфрендов.

Сняла дурацкий красный фартук, который ей приходилось стирать за собственные деньги, достала сумочку из маленького шкафчика, арендная плата за который тоже вычиталась из ее жалкой зарплаты.

Козел-менеджер ухмыльнулся:

– На перерыв тебе рано.

– Время моих перерывов прошло. Я увольняюсь.

Она вышла на улицу, наполненную шумом и яркими красками, и ощутила то, чего давно не испытывала. Счастье.

Спустя шесть месяцев после окончания академии, Рид патрулировал улицы вместе с Быком Стоквеллом. Прозвище Бык офицер Тидас Стоквелл получил не только за мощное телосложение, но и за характер. Прослужив пятнадцать лет в полиции – считай, ветеран, – Бык обожал сквернословить и говорил, что его нос способен учуять вранье с расстояния двух миль.

Несколько «красных тряпок» приводили Быка в ярость, в их числе: все, что он считал антиамериканским, придурки разных мастей и ублюдки. Главными кандидатами в ублюдки для него были те, кто обижал детей, женщин или животных.

Он не голосовал за Обаму – он вообще никогда в жизни не голосовал за демократов и не видел причин отклоняться от принципов. Но поскольку этот человек был президентом Соединенных Штатов, то он пользовался его уважением и лояльностью.

Бык ни в коей мере не был расистом. Он знал, что придурки и ублюдки бывают всех цветов и вероисповеданий. Суматохи с геями он не одобрял, однако никого и не осуждал. Мол, если хочешь кого-то, кто скроен точно так же, как ты, – дело сугубо твое.

Оставив за плечами два развода, от первого брака Бык имел десятилетнюю дочь, которую буквально боготворил. И очень любил одноглазого и хромого кота, которого спас после облавы на наркопритон.

Он постоянно ворчал на Рида, говоря, что тот слишком медлителен, слишком «студентик» и вообще неумеха. Зато за шесть месяцев с начала работы Рид узнал больше нюансов полицейской работы, чем на всех курсах в колледже и в Академии.

В первую очередь он выяснил, что, приехав по вызову о домашнем насилии, нужно встать между нарушителем (мужчиной) и Быком, не дожидаясь, когда «красная тряпка» разъярит последнего.

Поэтому, когда они подходили к дому, который уже четырежды по этой причине посещали, Рид готовился так и поступить.

– Теперь у нее есть защитный ордер, так что им займусь я. – Рид вспомнил, что женщина, о которой шла речь (некая Ладонна Грей) приняла своего мужа (некого Вика Грея) обратно после синяка под глазом и разбитой губы, а затем и после перелома руки, и супружеского изнасилования.

Но третий инцидент, когда он избил ее до потери сознания и выбил два зуба – спустя два месяца после того, как она родила ему сына, – стал основанием судебного ордера, запрещающего ему к ней приближаться.

– Если он только пальцем тронул ребенка… – Бык подтянул штаны, топая по заснеженной дорожке к двери.

Из соседнего дома выбежала женщина.

– Он ее убивает! Клянусь, в этот раз он ее точно убьет!

Теперь Рид услышал – ругань, визг, вопли ребенка.

Он успел только подумать: «Вот дерьмо».

Входная дверь была взломана. Стол в гостиной был перевернут, лампы разбиты. Наверху так вопил младенец, словно ему за шиворот бросили лед. Однако крики, ругательства, рыдания и глухие удары неслись из задней части дома.

Рид опередил Быка – ноги моложе, длиннее – и успел заметить, как Вик Грей выскочил из дома через заднюю дверь. Женщина лежала на полу кухни, стонала, плакала, вся в крови.

– Я его догоню! – Рид выбежал во двор, на бегу сообщав по рации: – Офицер Квотермейн преследует подозреваемого в насилии. Подозреваемый – Виктор Грей, белый мужчина, двадцать лет, бежит на юг по проспекту. Рост – метр семьдесят семь, вес – восемьдесят один килограмм. Одет в черную куртку, красную кепку, джинсы. Сворачиваю на восток к Мерсер.

Оставляя следы в глубоком снегу, Грей пересек двор и перелез через забор.

Выдыхая облака пара – жаль, на нем форменные ботинки, а не кроссовки, – Рид перемахнул через забор. Услышал женский крик и прибавил скорость. Недаром в старших классах он был в беговой команде.

Во дворе дома, возле недолепленного снеговика, на снегу растянулась женщина. Из ее носа текла кровь, она обнимала плачущего малыша.

– Он пытался забрать моего ребенка!

Рид продолжал бежать. Увидев, как Грей снова повернул на восток, сообщил об этом по рации.

Перелез через второй забор. Грей бежал к открытой двери дома, откуда доносились музыка и женский смех.

Донесся женский голос:

– Не хочу я смотреть, как ты почистил веранду от снега. Закрой дверь. Холодно!