Дом сна - Джонатан Коу

– Автор умудрился в одной статье оклеветать всех этих людей?

– Да, вследствие моей небрежности. Точнее… – Довольная улыбка расползалась по лицу Терри. – Наверное, это был несчастный случай. Просто-напросто не повезло. В этом-то и вся прелесть.

Убедившись, что Терри не намерен вдаваться в подробности, доктор Дадден спросил:

– Полагаю, вы лишились работы?

– Именно с тех пор я стал независимым журналистом. Я собирался написать книгу. Об одном режиссере – малоизвестном режиссере, о нем почти ничего не писали, а также… о других вопросам. Теоретических. В каком-то смысле – книгу об утрате. Об идее утраты.

– Но вы ее так и не закончили?

– Я ее так и не начал. Мне приходилось очень много работать, чтобы прокормиться… Большей частью я работал до полуночи, и к собственному удивлению вскоре понял, что к концу работы чувствую себя не таким уж усталым. Поэтому я не ложился спать, а всю ночь бодрствовал. Смотрел видео. С этого все и началось.

– Итак, вы готовы согласиться, – сказал доктор Дадден, – что фильмы заменили вам сновидения, которые некогда были…

Тут на столе запищал маленький будильник. Доктор Дадден отложил карандаш и с коротким вздохом разочарования закрыл папку.

– Боюсь, это все, – сказал он.

– Что?

– Время вышло. Одиннадцать сорок два, а на одиннадцать сорок пять у меня назначена другая встреча.

– Но мы только подошли к самому интересному.

– У нас все расписано по минутам, мистер Уорт. Если бы вы не опоздали на двадцать три минуты, мы продвинулись бы значительно дальше. А так придется ждать до утра.

– Но ведь у нас еще есть три минуты.

– Нет. Во время первой беседы мы оставляем время для ответа на несколько вопросов практического характера. Например… – Дадден замолчал, лицо его стало непроницаемым. Посидев секунду-другую с рассеянным взглядом, он внезапно принялся шарить в одном из ящиков стола и наконец достал лист бумаги. – Ах, да. Забавно, но я никогда не могу их запомнить. – Они принялся зачитывать:

– Как вы устроились в клинике?

– Спасибо, очень хорошо, – ответил Терри, с изумлением глядя на доктора.

– Проявлял ли персонал учтивость и услужливость?

– Несомненно. – Терри решил воздержаться от замечания, что сам доктор Дадден пока не проявил ни того, ни другого.

– Является ли ваша дневная комната чистой и уютной?

Только тут Терри замешкался.

– Уютной – да, – наконец ответил он.

Он позволил себе сполна насладиться страхом, нараставшим во взгляде доктора Даддена, и лишь потом рассказал о надписи на стене.

* * *

– Псст!

Доктор Мэдисон остановилась и огляделась. Она не поняла, откуда исходит голос.

– Псст! – прозвучало вновь.

Из-за соседней двери высунулся палец, поманил ее и быстро исчез. Повинуясь пальцу, доктор Мэдисон проследовала в комнату номер девять, где обнаружила доктора Даддена – тот ждал ее с белым от ярости лицом (впрочем, ярость одолевала доктора не так уж редко), но поза его выдавала сконфуженное волнение.

– С-сюда! – прошипел доктор Дадден.

Доктор Мэдисон подошла к гардеробу.

– Взгляните, – сказал он. – Вы только взгляните на это.

И доктор Дадден ткнул в надпись – на стене чернилами было выведено два слова: ТУПОЙ МУДАК. Рядом темнело обширное пятно бурого цвета.

– Обнаружил мистер Уорт, – продолжил доктор Дадден. – Проклятый журналист, черт бы его побрал. Не правда ли, характерно? Характерно, что нам так везет?

– Почему до сих пор никто не видел эту надпись?

– Она была за шкафом.

– А зачем мистеру Уорту понадобилось двигать шкаф?

Доктор Даден оставил вопрос без ответа:

– Я понимаю, доктор, что вы не хотите этого слышать, но данный факт подтверждает мою точку зрения. Именно по этой причине мы должны тщательно… подбирать пациентов. Вот что бывает, когда вы открываете двери всякой швали.

– Вы, случаем, – уточнила доктор Мэдисон, – не пациентов Национальной службы здравоохранения имеете в виду?

– Не думаю, что нужны объяснения, – ответил доктор Дадден. – Возьмем, к примеру, эту женщину из вашей группы. Из Брикстона[7]. Не хочу выглядеть снобом, но… чего можно ждать от таких, как она? Ни происхождения, ни положения…

– Эта комната – не Марии Грэнджер.

– Я не конкретно ее имел в виду, я говорю об общем принципе. – Он пристальней вгляделся в бурое пятно на стене и поморщился. – Что за человек, – сказал он, – что за ублюдок размазал по стене свои экскременты?

– Человек с нарушенной психикой, надо полагать. Человек, которому мы призваны помочь. – Мэдисон скользнула по пятну взглядом. – К тому же я думаю, что это, скорее всего, кровь.

– Надо срочно найти мистера Уорта, – сказал Дадден. – Он ни в коем случае не должен упоминать об этом в своей статье. Мы должны удержать его любым путем.

– Я уверена, что у мистера Уорта нет ни малейшего намерения…

– Поговорите с уборщицами, и немедленно. Пусть уничтожат надпись.

После ухода Даддена доктор Мэдисон на несколько минут задержалась в комнате номер девять, разглядывая надпись и пятно, и то ли от гнева, вызванного бесчувственностью коллеги, то ли из сострадания к несчастному существу, испытавшему невыразимую потребность осквернить комнату, глаза ее наполнились слезами, и доктор Мэдисон неожиданно для себя поняла, что в приступе сильнейшего раздражения трет стену рукавом. Тоже своего рода припадок безумия.

* * *

Несколько недель назад, – писал Терри, – мне довелось услышать один из тех разговоров, что часто заходят на званых обедах – кто является «величайшим» режиссером современности. Разговор вели два критика; первый принадлежал к старой школе и ратовал за ветерана кинематографа португальца Мануэля де Оливейру, второй же, изображавший из себя кого-то вроде младотурка, размахивал знаменем с неизменным Квентином Тарантино.

Этот разговор напоминал… что же он напоминал? Да, как будто на пустыре играют в футбол две команды слепцов, которым никто не удосужился сообщить, что ворота сняли еще несколько лет назад.

По-настоящему жаль мне было сторонника Тарантино. Точка зрения его оппонента хотя бы отличалась последовательностью, пусть и старомодной. Тогда как турок (возможно, памятуя о младоконсерваторах[8], следует ввести для таких субъектов неологизм: старотурок), казалось, не сознавал, сколь жалко выглядят его доводы: мол, Тарантино «вдохнул жизнь» в штампы фильмов категории Б и тем самым достиг определенной (да-да, он действительно употребил это слов) «оригинальности». Кажется, помоги ему Господь, в один особенно отчаянный момент он даже помянул всуе постмодернизм.