Где ты теперь? - Юхан Харстад
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Моряк, — сказал я, — наверняка много чего повидал в Сингапуре.
— Все они такие, — коротко пробурчал в ответ бармен.
Потом пришел Йорн. Он взял в баре кружку пива, подошел к моему столику и сел, а я сообщил ему, что не знаю, куда пошла Хелле.
— Фареры — дело решенное, — сказал Йорн. — Сегодня уже последние детали по телефону обсудил. «Перклейва» будет на этом фестивале, Улавсекане, гвоздем программы.
— Отлично, — сказал я, — супер!
— Билеты я тоже уже заказал, поплывем на корабле из Бергена через Шетландские острова.
Корабли я не любил. Не нравились они мне. И Атлантику я тоже не любил. Я любил ощущать под ногами твердую поверхность.
— И сколько времени он идет? Корабль?
— Та-ак… сейчас посмотрим. — Йорн порылся в сумке и вытащил маленькую записную книжку.
— Двадцать четыре — двадцать пять часов. А до Шетланда где-то часов десять.
— А самолетом не лучше будет?
— Самолетом охрененно дорого, почти как в Нью-Йорк слетать. А нам с собой еще аппаратуру везти. Да расслабься ты, Матиас, ты же поплывешь в каюте со всеми удобствами, ничего с тобой не случится. Если бы погода там была совсем жуткая, то корабли бы туда и не плавали. Позволь напомнить, что со времен эмигрантских кораблей, уплывших в Америку, все немного изменилось. Я думаю, все будет зашибись как круто. Ты представь: датский корабль, и прямо до Фарер, с болгарско-фарерской группой, а в баре будут наливать «Шетланд-Ларсен».
Я прямо даже не знал, стоит ли ему верить.
Поэтому я ответил:
— Ну, может, и так.
— И это же нам ничего не стоит! Переезд и все остальное за счет организаторов. Нам осталось только сесть в машину и — р-раз — и мы в Бергене, р-раз — и мы на корабле, р-раз — и мы на Фарерах! Ты как, поговорил уже с Хелле? Она с нами?
— Я еще точно не знаю, по-моему, она еще не все на работе уладила, — ответил я, понимая, что нам с ней надо обсудить это поскорей.
— Хорошо бы ты с ней поговорил и сообщил мне завтра уже точно. Это из-за гостиниц, билетов и всего такого. И надо выяснить, возьмут ли организаторы на себя расходы еще на одного человека.
— Да, — ответил я, — но это не особо страшно, мы с Хелле наскребем ей на билет.
— Это хорошо, но я все равно уточню. Как же я рад!
— Я тоже, — соврал я, предвкушая путешествие на корабле и заранее переживая.
Потом мы еще обсудили, во сколько надо будет выехать из Ставангера, чтобы успеть на корабль, который отходит из Бергена в три часа, на чьей машине поедем и кто сядет за руль. Мы еще заказывали пиво, планировали поездку, болтали о Фарерах и раздумывали, почему же мы до сих пор туда не съездили — прямо даже не известно почему, просто как-то в голову не приходило. Мы пили пиво и говорили, что «Перклейва» — одна из лучших современных групп. Концерт наверняка пройдет отлично, и на Фарерах все будет супер, мы вновь заказывали пиво, было это в «Александре», в июне 1999-го, мы сидели там вместе с Йорном. А потом ночью я поплелся домой в Стурхауг, и когда я вошел в спальню, Хелле уже спала. Я бесшумно прилег рядом, но заснуть мне не удалось, и я опять пытался утихомирить сердце.
Мы с Хелле были вместе двенадцать в половиной лет. Четыре тысячи пятьсот пятьдесят девять дней. 109 416 часов. Шесть с половиной миллионов минут. 6 564 960, если быть точным. Долго. Очень долго. Через полгода будет третий десяток лет, как я ее люблю. Однако замуж за меня она пока не хотела. Совершенно не хотела. Помню, как я попытался в первый раз: было нам тогда по двадцать пять, был вечер Иванова дня, и мы стояли на башне Воланн, а перед нами открывался вид на Воланнский лес и центр города. Мы стояли обнявшись. Было холодно, и мы оделись потеплее. Виднелись разожженные в лесу костры, а у меня был насморк, и я чихал. Романтики это, наверное, не прибавляло. Я помню, что стоял сзади, обняв Хелле. Я смотрел на нее, на ее короткие светлые волосы и на довольно-таки уродливую куртку, которую она носила, когда летом внезапно холодало, в эту куртку я все равно был немного влюблен. А она стояла впереди, она была ниже меня, и она не отталкивала мои руки. Хелле покачивала головой, напевая себе под нос песенку, которую только она и слышала. Я вдруг почувствовал себя таким счастливым и подумал, что такое счастье сложно будет удержать. Я уже сказал ей все ласковые слова, какие знал, и это должно было произойти сейчас или никогда. От мысли об этом вспотели ладони, начали подгибаться колени, но я все же слегка разжал объятия, встал перед ней и приготовился, но у меня ничего не вышло, слова застряли в горле, и даже регулярная езда колонной[34]не помогала. Хелле поинтересовалась, в чем дело, на что я сказал: «Все в порядке, мне просто в туалет надо». Писая на дерево в лесу Воланн, я смотрел вниз на поляну, где стояли люди, и видел среди них Хелле, будто на каком-то балу в какой-то иной, далекой-далекой галактике. В кармане у меня оказались бумага и ручка, они-то мне и были нужны, и я написал: «Ты выйдешь за меня замуж?» Вернувшись, я сунул записку в карман ее куртки, так ничего и не сказав, но чувствуя себя замечательно, совершенно потрясающе, хотя, по-моему, Хелле обнаружила записку только на следующий день. Она ничего не сказала. Мы пошли куда-то перекусить, пили пиво, я ждал и ждал, но она делала вид, будто ничего не произошло, а с меня ручьем тек пот, под глазами появились мешки, я не мог сосредоточиться, но спрашивать не хотелось. Когда я вернулся тем вечером в свою квартирку, я обнаружил в кармане куртки, за подкладкой, записку от нее. Я осторожно развернул бумажку и попытался прочесть ее медленно, хотя мне это плохо удавалось. «Спроси как-нибудь в другой раз». Я так и сделал — спрашивал ее каждые два года, по-моему, постепенно я привык, мне уже было совсем не сложно, но Хелле не соглашалась. Она считала, что это состарит ее, а я отвечал, что ничего страшного, обсудим это попозже. Во всяком случае, я уговорил ее переехать ко мне, и мы поселились вместе в Стурхауге, где жили и сейчас. Мне хотелось, чтобы у нас появились дети, но у нее не было времени, реклама не одобряет декретных отпусков, поэтому я ждал, потом отпустил бороду, потом сбрил ее и продолжал ждать.
Первые годы нашей совместной жизни мы много ходили. Почти каждый день. Это было почти единственным нашим занятием. Мы обошли весь город вдоль и поперек, так что за лето подошвы кроссовок стирались, мы измерили весь город шагами, а зимой снег покрывался следами от наших ног. Мы гуляли и разговаривали, я лучше узнавал ее, Хелле была самым прекрасным человеком из всех, кого я знал, во всяком случае, я так считал. Она умела чистить апельсины одной рукой и ездить на велосипеде без рук, не умела надувать пузыри из жвачки, у нее не получалось сворачивать язык в трубочку, но зато пальцы гнулись в обратную сторону, она играла на пианино, хотя и не очень хорошо, зато в занятиях балетом преуспела больше. Я ходил на ее выступления, сидел и смотрел, как Хелле движется от одного края сцены к другому, но все же не до конца понимая ее восхищения балетом. Однако в ее исполнении это выглядело очень мило, как она поднималась на носочки, а после выступлений я смазывал ей мазью пальцы на ногах и утирал слезы. По воскресеньям я ходил к Хелле в гости, а ее отец, полицейский, всегда готовил воскресный ужин. Хорошим он был человеком — он получил статус отца-одиночки, после того как развелся с матерью Хелле, та потом уехала в Нидерланды — видно, нашла себе нового полицейского и практически исчезла из виду. Хелле получала лишь рождественские открытки каждый год и ее фотографии в шапочке рождественского ниссе, из-за которых очень расстраивалась каждый адвент.