Корабль-призрак - Хэммонд Иннес

— Еще немного, — едва слышно произнес он.

Его глаза смотрели куда-то застывшим остановившимся взглядом из глубины ввалившихся глазниц. И вдруг он перенес вес тела на одну ногу и принялся яростно вращать штурвал. Я не верил своим глазам. Он выполнял левый поворот, разворачивая судно к скалам Минкерс.

— Вы что, с ума сошли? — заорал я. — Поворачивайте направо! Богом вас заклинаю, направо!

Я бросился на штурвал и вцепился в его ручки, пытаясь повернуть его в обратном направлении.

Он что-то крикнул, но его голос затерялся в грохоте обрушившейся на мостик волны. До Сен-Мало оставалось всего двадцать миль, и стук двигателя сотрясал палубу, через подошвы ног внушая мне надежду. Но мы должны были повернуть вправо — прочь от Минкерс — и взять курс на Сен-Мало.

— Ради всего святого! — снова завопил я.

Его пальцы вцепились мне в волосы, отклоняя мою голову назад.

Он тоже кричал, требуя, чтобы я выпустил штурвал. Мои полузакрытые от боли глаза на мгновение увидели его угрюмое, блестящее от пота и искаженное от неимоверного усилия лицо.

— Это наш единственный шанс.

Я едва расслышал эти слова, почти полностью заглушенные ревом бури. И тут мышцы моей шеи не выдержали, и он отшвырнул меня прочь. Это совпало с резким креном корабля, и я врезался в подоконник с такой силой, что у меня перехватило дыхание. Справа по борту из моря вздымались рваные волны, а прямо перед нами виднелись завихрения, образованные ветром вокруг небольшой группы скал, едва приподнявших над водой свои острые зубы. Внезапно меня затошнило.

— Встань, пожалуйста, к штурвалу. — Его голос звучал отстранение и совершенно спокойно. Я смотрел на него, еще не вполне придя в себя и силясь понять, что все это значит. — Скорее, мужик, — заторопил меня он. — К штурвалу, быстро.

Он стоял на своем собственном мостике, отдавал приказания и ожидал их немедленного выполнения. Судя по голосу, он и мысли не допускал о том, что его могут ослушаться. Я с трудом поднялся на ноги, и он передал мне управление.

— Курс десять градусов на северо-восток.

Он взял в штурманской рубке ручной компас и направился с ним на правое крыло мостика. Он долго стоял там, совершенно неподвижно, время от времени поднимая компас к глазам и определяя азимут на какой-то объект позади нас.

И все это время я стоял у штурвала, держа курс на десять градусов северо-востока и совершенно не понимая, зачем мы плывем прямо на рифы. У меня кружилась голова, и меня подташнивало. Я был перепуган насмерть и не способен ни на что, кроме тупого повиновения. Я придерживался того курса, который мне сообщил капитан, потому что понимал, что со всех сторон нас окружают скалы и попытка повернуть корабль приведет к неминуемой катастрофе. Все поле моего зрения заполняла бушующая белая пена волн, и среди этого безумного водоворота постепенно вырисовывались скалы. Их было много, и с каждой минутой они были все ближе.

— Теперь строго на север.

Его голос по-прежнему звучал спокойно, хотя перед нами не было ничего, кроме волн, бьющихся о торчащие из моря рифы. Один одинокий скалистый остров был ближе остальных, и, когда я повернул к нему корабль, капитан снова оказался рядом со мной.

— Теперь к штурвалу стану я.

Он произнес это очень мягко, и я передал ему штурвал, не произнося ни слова и не задавая вопросов. На его лице застыло очень странное и замкнутое выражение, как будто он ушел глубоко в себя, оказавшись вне досягаемости любых вопросов или реплик.

А затем мы ударились о скалу. Но этот удар не был ни резким, ни сильным. Раздался скрежет, и судно медленно и плавно затормозило, а я снова пролетел вперед, в очередной раз врезавшись в подоконник. Пароход остановился, и его киль издал звук, который из-за рева шторма я скорее ощутил как вибрацию, чем услышал. На мгновение судно как будто высвободилось и сделало еще один рывок вперед, но тут же ударилось о следующий риф и, вздрогнув, замерло на месте. Двигатели продолжали свою ритмичную работу, как будто сердце корабля отказывалось смириться с его смертью.

Это был жуткий момент. Пэтч продолжал стоять у штурвала и вглядываться в даль, а суставы его пальцев побелели от силы, с которой он сжимал ручки. В рулевой рубке ничего не изменилось, и, взглянув в окно, я увидел, что на полностью погруженном в море носу продолжают бушевать волны. Палуба у меня под ногами продолжала пульсировать жизнью. Все осталось по-прежнему, не считая того, что теперь корабль стоял на месте.

Я поднял руки и обеими ладонями вытер со лба холодный пот, пытаясь унять дрожь, сотрясающую все мое тело. Теперь мы сидели на мели на рифах Минкерс, и изменить это не представлялось возможным. Я обернулся и посмотрел на него. На его мертвенно бледном лице застыло изумленное выражение, а его темные глаза продолжали смотреть на штормовое море.

— Я сделал все, что мог, — выдохнул он и повторил еще раз, чуть громче: — Бог мне свидетель, я сделал все, что мог.

В том, как он это произнес, не было богохульства. Это были слова человека, раздираемого мучительными сомнениями. Наконец он выпустил штурвал, и его руки безвольно скользнули вниз. Этим жестом он как будто отрекся от управления судном. Пэтч повернулся и медленными осторожными шагами сомнамбулы направился в штурманскую рубку.

Сделав над собой усилие, я взял себя в руки и последовал за ним.

Он уже склонился над картой и даже не поднял головы. Волна ударилась о борт корабля, на мгновение залив окно рубки и заслонив от нас дневной свет. Когда она откатилась назад, он пододвинул к себе судовой журнал и, взяв карандаш, начал писать. Закончив, он захлопнул журнал и выпрямился, как будто подводя черту под этой частью своей жизни. Он медленно обвел глазами рубку и встретился взглядом со мной.

— Прости, — произнес он. — Мне следовало сразу объяснить тебе, что я намереваюсь сделать. — Он походил на очнувшегося от глубокого сна человека, к которому внезапно вернулся здравый смысл. — Проблема заключалась в том, чтобы встретиться с отливом в нужный момент.

— Но мы должны были идти к Сен-Мало, — произнес я, еще не до конца успокоившись и чувствуя себя очень глупо, потому что я по-прежнему не понимал, что произошло.

— Через два часа, если бы мы не затонули раньше, начался бы прилив. Он отнес бы нас к северу, прямо на скалы. — Он через стол подтолкнул ко мне карту. — Смотри сам. — Мы могли спастись, только сев на мель здесь.

Кончиком карандаша он коснулся карты в том месте, где теперь находился наш корабль.

Мы сидели на мели чуть южнее основных скал. На карте была указана глубина этого места во время отлива — две с четвертью сажени[4].

— Вон та скала чуть левее называется Грюн-а-Крок. — На карте было отмечено, что во время отлива ее высота составляет тридцать шесть футов. — А по правому борту ты, возможно, сумеешь разглядеть Метресс-Иль. — На мгновение его карандаш задержался на клочке суши к востоку от рифов. — Думаю, во время отлива здесь будет достаточно тихо. — Он бросил карандаш и выпрямился, потягиваясь, а затем потирая глаза. — Вот и все. — По голосу было ясно, что он смирился с постигшей нас катастрофой. — Мне нужно поспать.