Мизери - Стивен Кинг

Ее улыбка вернулась. Его сердце стало биться чуть ровнее.

— Я ее купила в «Старых новостях». Правда, идиотскоеназвание для магазина? Конечно, Нэнси Дартмонгер, хозяйка, — дура. — Эннислегка помрачнела, но он сразу увидел, что сердится она не на него; пустьинстинкт самосохранения — это всего лишь инстинкт, но, как в последнее времястал понимать Пол, он помогает делать поразительные открытия. Пол начиналпривыкать к смене фаз ее настроения, улавливая его изменения, словноприслушиваясь к тиканью ненадежных часов.

— И она не только дура, она дрянь. Дартмонгер! Ей надо быносить фамилию Дартмонстр. Дважды разводилась, а теперь живет с буфетчиком.Поэтому когда вы сказали «антиквариат»…

— На вид она хорошая, — перебил он. Энни помолчала и затем,как бы извиняясь, сказала:

— Тут нет буквы «н».

— Правда?

— Вот. Видите?

Она повернула машинку так, чтобы он увидел полукругклавиатуры. На месте буквы «н» оказалась дырка — как дыра от выпавшего зуба, —но все остальные клавиши были в порядке.

— Вижу.

Она опустила машинку. Он ощутил толчок и подумал, чтомашинка должна весить фунтов пятьдесят. Она пришла из того времени, когда небыло сплавов и пластмассы… как и шестизначных сумм авансов за книги, книг помотивам фильмов, «Ю-Эс-Эй тудэй», «Энтертейнмент тунайт», когда знаменитости нерекламировали кредитные карты или водку.

«Ройал» ухмылялся ему, суля неприятности.

— Она запросила сорок пять долларов, но потом сбавила досорока. Из-за буквы «н». — Энни хитро улыбнулась. Я-то не дура, казалось,говорила эта улыбка.

Он улыбнулся в ответ. Прилив пришел. Поэтому улыбаться илгать было легко.

— Сбавила? Так вы не по мелочи торговались!

Энни просияла.

— Я сказала ей, что «н» — важная буква, — сообщила она.

— Здорово это вы! Чертовски здорово!

Еще одно открытие: льстить легко, стоит только начать.

Она лукаво улыбнулась, словно обещая посвятить его всладостную тайну.

— Я сказала ей, что буква «н» есть в фамилии моего любимогописателя.

— Она встречается дважды в имени моей любимой сиделки.

Ее улыбка теперь сверкала во всю мощь. Невероятно, но дажена каменных щеках вспыхнул румянец. Вот что будет, если в пасти каменного идолаиз повестей Райдера Хаггарда развести огонь, подумал Пол. Разумеется, ночью.

— Вы надо мной смеетесь! — жеманно произнесла она.

— Нет, — возразил он. — Вовсе нет.

— Отлично!

На мгновение она отвернулась, но выглядела не выключенной, апольщенной, немного взволнованной, и ей надо было собраться с мыслями.Наверное, Пол мог бы порадоваться этой перемене, если бы не машинка, тяжелая итвердая, как сама Энни, и такая же ущербная; она ухмылялась, обнажая дырку, иобещала ему неприятности.

— Кресло на колесах было куда дороже, — заговорила Энни. — Уменя же нет доступа к бесплатным товарам для инвалидов, с тех пор как… — Онаосеклась, нахмурилась и кашлянула. — Но вам пора начинать садиться, так что яни капельки не жалею, что потратилась. А вы же не можете писать лежа?

— Нет…

— Я припасла доску… Отпилила подходящий кусок… И бумага…Погодите…

Она, как девочка, выбежала из комнаты, оставив Пола наединес машинкой. Как только она повернулась к Полу спиной, его улыбка исчезла.Выражение «Ройала» не изменилось. Позднее Пол подумал, что он с самого началазнал, чем все это обернется. Так же как знал заранее, каким будет звук пишущеймашинки, когда она будет клацать и ухмыляться.

Энни вернулась с пачкой бумаги «Коррасабль Бонд» вцеллофановой упаковке и доской примерно три фута на четыре.

— Глядите!

Она водрузила доску на ручки кресла, которое стояло возлекровати, как некий чопорный костлявый посетитель, пришедший навестить больногодруга. Пол уже видел собственный призрак, запертый в этом кресле доской.

Она поставила пишущую машинку на доску лицом к призраку иположила рядом с ней пачку бумаги (Пол больше всего на свете ненавидел«Коррасабль Бонд», так как краска смазывалась на отпечатанных страницах, когдаих сдвигали в стопке). Энни создала нечто вроде рабочего кабинета калеки.

— Ну как?

В ответ он с легкостью произнес самую большую ложь в своейжизни:

— Выглядит очень симпатично. — А затем он задал вопрос,ответ на который уже знал:

— Как вы думаете, что я здесь напишу?

— Да что вы, Пол! — воскликнула она, поворачиваясь к нему;ее глаза как будто пустились в пляс от возбуждения, а щеки раскраснелись. — Яне думаю, я знаю! На этой машинке вы напишете новый роман! Ваш лучший роман!«Возвращение Мизери»!

24

«Возвращение Мизери». Он вообще ничего не чувствовал.Наверное, так же ничего не должен чувствовать человек, который только чтоотрезал себе кисть руки бензопилой и рассматривает теперь забавный тупойобрубок.

— Да! — Она сияла, как прожектор. Сильные руки были сложенына груди. — Пол, это же будет книга для меня! Ваша плата за то, что я выходилавас и возвратила к жизни! Первый и единственный экземпляр последней книги оМизери! У меня будет что-то такое, чего нет ни у кого в мире и не будет, как нистарайся! Подумайте об этом!

— Энни, Мизери умерла. — Но у него уже мелькнула невероятнаямысль: Я мог бы воскресить ее. От этой мысли он почувствовал себя усталым, ноудивления не было. В конце концов, человек, который пил воду из ведра, гдеплавала половая тряпка, наверняка способен написать книгу по заказу.

— Нет, не умерла, — мечтательно сказала Энни. — Даже когда ятак… так вышла из себя и рассердилась на вас, я знала, что на самом деле она неумерла. Я знала, что вы не могли окончательно убить ее. Потому что вы добрый.

— Разве? — спросил он и взглянул на пишущую машинку. Онаухмылялась. Сейчас посмотрим, насколько ты добр, приятель, шептала она.

— Да!

— Энни, не знаю, смогу ли я сидеть в кресле. В прошлый раз…

— В прошлый раз было больно, не сомневаюсь. И в следующийраз будет больно. Может быть, даже чуть больнее. Но настанет день — и довольноскоро, хотя вам может показаться, что время тянется медленнее, чем на самомделе, — когда будет чуть-чуть лучше. И еще чуть-чуть лучше. И еще чуть-чуть.