Деградация и деграданты. История социальной деградации и механизмы ее преодоления - Борис Шапталов

«Римская» модель деградации в наше время видоизменилась, «обогатилась» новым содержанием, в соответствии с тем уровнем, которого достигла демократия. Современную модель деградации можно назвать «либеральной».

Но правомерно ли деградационную модель нашего времени называть «либеральной», ведь деградация демократии известна с античных времен, когда не было либерализма? Да, закономерности деградации остались те же, что в античности, но в древней Греции и Риме они происходили спонтанно, «само собой», и не освящались идеологией. В наше время никакие социально-политические и культурные действия не происходят без использования идеологии. Уровень социального знания и социального анализа столь высок, что прикрыть, закамуфлировать процессы деградации без использования идеологических (и демагогических) приемов невозможно.

Социальная жизнь является своеобразной диалектической ловушкой. Благоприятный фактор в один период времени может стать негативным в другой. Одной из задач правящего класса является отслеживание подобных превращений. Наиболее яркие тому примеры — крепостное право, общинное землевладение, абсолютная монархия, авторитарное правление. На определенном историческом этапе — эти социальные факторы были прогрессивными, или, по крайней мере, оправданными для сложившихся условий. Но пришло время, и они стали тормозом развития. Точно также и со свободами.

То, что свобода лучше, чем несвобода — понятно и детям. А вот дальше все намного сложнее. Кажущаяся очевидность противопоставления хорошего с плохим на деле может завести в тупик. Даже ученым мужам и политикам далеко не всегда понятно, почему гипертрофированные свободы ведут к росту негативных социальных процессов. И уж тем более трудно уловить, когда былое качество становится антикачеством.

Стремление к свободе является своеобразной индульгенцией для деятельности политиков, творческой интеллигенции, журналистов и т. д. Если их деятельность способствует развалу государства и дезинтеграции общества — претензии к ним снимаются простым ответом: «Мы за свободу!» Отмазка так понравилась, что террористы, закладывая бомбу, снимают с себя ответственность за гибель людей, тем, что объявляют себя борцами за свободу.

Заявлено и усвоено, что свобода в наше время стала абсолютной ценностью, к которой всем надо стремиться. И во главе этого идеологического течения встали либералы. В результате западное общество оказалось в ловушке, осмыслить которую оно пока не в состоянии, хотя и пытается, и литературы на сей счет море. В чем причины столь странного для мощной и опытной социологии состояния?

Свобода полезна и нужна, когда способствует развитию общества, и вредна, если толкает его к саморазрушению. В этом пункте начинается коренное различие между демократией и либерализмом. Но осознанию этого мешает фактическое отождествление понятий «демократия» и «либерализм». Существует терминологическое и содержательное недопонимание того, чем именно демократ отличается от либерала, если вообще чем-то отличается. Приведем характерный пассаж из наугад взятой работы, в которой касаются вопроса деятельности демократов и либералов. Речь идет о британской правящей элите. Английский автор пишет: «К двадцатому веку ее основная часть была названа вигами, или либеральными консерваторами. В девятнадцатом веке она уступила усиливающемуся напору демократии…» (Д. Ливен. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней. М.: Изд-во «Европа». С. 208) В данном отрывке английский историк — страны классической демократии, и потому, казалось бы, должный прекрасно разбираться в политической терминологии, называет демократов консервативного направления либеральными консерваторами. Автор не понимает, что демократы уступили не напору демократии, которая конституционно существовала в Англии с 1688 года, а напору либерализма.

Казалось бы, мелочь, какая разница кого как называть? В Англии вообще долгое время обходились именами «виг» и «тори», заменявших классические понятия «либерал» и «консервативный демократ». Однако этот терминологический разнобой имеет не только классификационное, но и идеологическое значение. Он становится причиной широко распространенного заблуждения, будто либерал и демократ это, в сущности, одно и тоже. А иногда под либералами понимаются «левые». Так, один из советских эмигрантов-экономистов И. Бирман, столкнувшись с реалиями западной жизни, умозаключил: «Либеральность означает, в частности, противостояние капитализму как таковому и симпатию к социалистическим идеям» («Континент», 1983, № 35). И подобных «недоразумений» рассыпано на страницах книг и статей множество. В частности, «либеральными» называют экономистов демократического типа хозяйствования, ратующих за увязывание роста социальных расходов с эффективностью национальной экономики (ростом производительности труда и других подобных факторов). На деле же, между либералом и демократом, либеральной и демократической практикой существует качественная разница.

Развитее западноевропейской цивилизации вызвало появления большого по численности слоя гуманитарной интеллигенции. В своем политическом развитии люди творческих профессий (литераторы, художники, юристы) шли от себя, потому требовали расширения индивидуальной свободы, столь необходимых для их интеллектуальной и практической деятельности. По мере роста значимости в жизни западного общества гуманитарной интеллигенции росло значение либералов. На этапе отмирания феодальных институтов их позиция была закономерной и прогрессивной. Но когда окончательно победила демократия, позиция либералов, чем дальше, тем больше, стала выглядеть двусмысленной, потому что, ратуя за свободы, они часто не разъясняли, о каких свободах идет речь. Свободы не могут быть свободами вообще, они всегда «в частности». Приведем пример с игрой в понятие свободы.

Один из ведущих идеологов либерализма Ф. Хайек в книге «Дорога к рабству» посчитал, что основной чертой западной цивилизации «является уважение к личности как таковой, т. е. признание абсолютного суверенитета взглядов и наклонностей человека в сфере его жизнедеятельности, какой бы специфической она ни была…» (Хайек. Ф. Дорога к рабству. М.: Экономика, 1992. С. 8). Либерал с такой трактовкой согласится, а демократ — нет. Его не устроят безапелляционные выражения «уважение к личности как таковой» и «признание абсолютного суверенитета взглядов и наклонностей человека», тем более «какой бы специфической она ни была». На практике получается, что государство уважает и заставляет уважать общество любую асоциальную личность — лентяя, алкоголика, садиста, криминального авторитета и т. д. «Абсолютный суверенитет» оборачивается пресловутой толерантностью, позволяющей чувствовать себя комфортно в западном социуме деградантам всех мастей. В соответствии с таким подходом современный кинематограф активно возвеличивает преступный мир. Оно и понятно, разве профессиональный киллер не достоин уважения в сфере его жизнедеятельности, исходя из признания «абсолютного суверенитета наклонностей человека»?

Другой классик либерализма Л. Мизес в книге «Либерализм в классической традиции» охарактеризовал учение так: «В конечном счете либерализм не имеет никакой иной цели, кроме как повышение материального благосостояния людей, и не касается их внутренних, духовных и метафизических потребностей» (Мизес Л. Либерализм в классической традиции. — М.: «Начала-Пресс», 1994. С. 9). И это редукция (упрощение) не преувеличение автора или неудачно выражение: на примере либерализованной России мы видим этот посыл в действии со всеми вытекающими из этой «простоты» последствиями в сфере культуры, морали и науки.