Рожденный дважды - Фрэнсис Пол Вилсон

Кэрол нашла въезд на мост и поехала через Ист-Ривер, ища глазами указатель выезда на скоростное шоссе на Лонг-Айленд. За их спиной в прозрачном ночном воздухе сверкал огнями город.

Особенно сильный порыв ветра пронесся через мост, и машина вильнула.

– Ты в порядке? – сонно спросил Джим, выпрямляясь на сиденье.

– Конечно, – ответила она, не отводя глаз от дороги. – Все хорошо, просто немного устала.

Кэрол не призналась, что ее тоже клонит в сон из-за выпитого за ужином вина.

– И я тоже. Хочешь, я поведу машину?

– Нет, благодарю, мистер Бонвиван.

– Молодец!

Джим любил кутнуть, и в таких случаях машину вела Кэрол.

Чтобы не заснуть, Кэрол включила радио. Здорово, если бы в их машине можно было ловить новую станцию, как в некоторых шикарных моделях. Ей нравились музыкальные передачи этой станции, но она охотно примирилась с группой «Гуд бойз» на WMCA. Любимая подростками бодрящая мелодия «Зеленый тамбурин» заполнила машину.

– Вот это был ужин! – воскликнул Джим.

– Один из лучших за последнее время.

Он обнял ее за плечи и прошептал ей на ухо:

– Люблю тебя, Кэрол.

– И я люблю тебя, милый.

Он устроился поближе к ней в уютном тепле машины. «Лемон пайперс» закончили петь, и Пол Маккартни начал «Хэлло, гуд-бай».

– Ты что, собираешься стоять у окна всю ночь?

– Еще минутку, дорогая, – ответил жене мистер Вейер.

Ощущение смятения прошло или почти прошло. Он не был уверен. Он смотрел вниз на темное пятно парка, перерезанное полосами освещенных поперечных улиц, сейчас, этой ветреной ночью, почти пустых. Пуста была и улица прямо внизу, и Колумбус-Сёркл в стороне направо.

Тревога, гнездившаяся в самой глубине его подсознания, наконец улеглась, но это мало его утешало. Ее источник мог все еще существовать, просто его воздействие смягчено расстоянием. Возможно, оно усиливается где-то за пределами его восприятия.

А если это всего лишь дурной сон? Он задремал перед телевизором, и пригрезившийся ему кошмар запал в сознание.

Да, видимо, дело в этом. Дурной сон. Так юн и сказал жене.

Тот не может вернуться. Это невозможно.

Но в какой-то момент...

Нет, это просто кошмар, и ничего больше.

А если я ошибаюсь?

Его охватила дрожь. Если он ошибается, немыслимые беды ждут не только его, но и всех живущих сейчас и тех, кто еще должен родиться.

Он повернулся к жене и выдавил из себя улыбку.

– Что там сегодня по телевизору?

Суббота, 24 февраля

Ты с наслаждением наблюдаешь, как иудейских младенцев вырывают из рук вопящих матерей. С теми, кто противится, римские воины, которыми ты командуешь, расправляются быстро и жестоко. Отцам, бегущим на помощь, грозят мечами, а тех, кто не подчиняется, просто рубят в куски. Крики родителей и младенцев звучат для тебя, как музыка, их боль и страдания слаще амброзии.

Только младенцы, которым меньше месяца, и только в этом городке к югу от Иерусалима и вокруг него, отданы в твою власть. Ты хотела бы уничтожить всех детей на много миль вокруг, но предел установлен не тобой.

Наконец беспомощные вопящие младенцы свалены в кучу на лужайке в центре ближайшего поля. Воины не решаются выполнить полученный приказ. Ты кричишь на них и требуешь выполнения их долга. Ты вырываешь меч из рук ближайшего воина и погружаешь его в клубок крохотных рук и ног. Ты орудуешь коротким широким лезвием меча, как косой, ощущая, как она проходит через мягкую плоть и кости так же легко, как нагретый нож сквозь мягкий сыр. Там и тут поднимаются фонтанчики крови, обрызгивая тебя. От разбросанных внутренностей в холодном воздухе поднимается пар.

Ты хохочешь. Не важно, пусть солдаты отступят, ты с радостью закончишь дело собственными руками. А почему бы и нет ? Разве ты не имеешь на это права ? Разве не ты оповестила этого одряхлевшего глупца Ирода, что, по слухам, две недели назад где-то в здешней округе родился Царь Иудейский? Разве не ты убедила Ирода, что лишь таким единственно верным способом он сможет впоследствии передать этот маленький уголок Вселенной в руки своих сыновей, как он мечтал ?

В конце концов жажда крови захватывает и воинов, и они присоединяются к тебе в бойне. Ты отходишь в сторону и наблюдаешь за их действиями, ибо нет для тебя сладостнее зрелища, чем видеть, как по твоей милости в бездну зла погружаются другие.

Ты смотришь, как они рубят... рубят... рубят...

~~

Кэрол с криком проснулась.

– Кэрол! Кэрол! – повторял Джим, обнимая ее. – Господи, что случилось?

Она лежала рядом, вся в поту. К горлу подступала тошнота.

– Джим! Это было ужасно!

– Это всего лишь сон, только сон, – повторял он шепотом, пытаясь успокоить ее.

Но ужас не оставлял ее. Все было так реально, реально! Как будто она была там. Избиение младенцев. Она лишь смутно помнила, что о нем говорилось в одном из Евангелий. Почему сегодня это сказание возникло в ее подсознании?

– Успокоилась? – через некоторое время спросил Джим.

– Да, – солгала она. – Наверное, это от пиццы с перцем.

– Раньше она не вызывала у тебя кошмаров.

– А теперь вот вызвала.

– Иди сюда, прижмись ко мне и согрейся.

Она прильнула к нему. Ей стало лучше, но она не могла забыть...

...рубят... рубят... рубят...

–Ты вся дрожишь. В следующий раз не будем есть пиццу с перцем.

Но пицца здесь ни при чем. Дело в чем-то другом, она не знала, в чем именно. В последнее время ей часто снились кошмары. Обычно они были расплывчатыми, смутными. Она плохо их помнила, оставалось лишь ощущение страха и неопределенности.

Но этот...

Джим вскоре задремал, но Кэрол не сомкнула глаз до самого утра; она боялась заснуть.

Понедельник, 26 февраля

Когда их провожали в конференц-зал, Джим рассматривал картины на стенах холла. Это были сельские пейзажи темно-зеленых приглушенных тонов, населенные собаками и всадниками.

– Мне почему-то кажется, что мы не увидим на этих стенах картин Питера Макса, – сказал Джим, едва разжимая губы.