Мертвый и живой - Дин Кунц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот тогда он снова сможет жить под своей настоящей фамилией, гордой, но пока хранящейся в тайне, и каждый человек в этом новом мире станет произносить ее с придыханием, как верующие произносят имя Божье: Франкенштейн.
Виктор подумал, что после ванны он может вернуться в камеру медитации лишь на несколько минут, чтобы полюбоваться собой.
Карсон и Майкл сидели в «Хонде», неподалеку от парка Одубон, со включенными фарами, работающим двигателем и кондиционером. Ели пубой и прочие деликатесы, которые Карсон принесла из «Акадианы», подбородки блестели от жира, пальцы стали липкими от соуса тартар и заправки салата из шинкованной капусты и лука. Еда доставляла им столь большое удовольствие, что даже непрерывный шум дождя начал успокаивать.
– Это еще что? – вдруг произнес Майкл.
Карсон посмотрела на него поверх сэндвича и увидела, что он щурится, уставившись на ветровое стекло, залитое водой. Включила дворники.
Посреди улицы (пустынной в такой поздний час, в такую погоду) бежала немецкая овчарка, за ней – мужчина и женщина, оба голые.
Овчарка проскочила мимо «Хонды» быстрее, чем, по разумению Карсон, могла бегать собака. Даже босиком мужчина и женщина скоростью бега превосходили олимпийцев. Создавалось впечатление, что они готовятся к участию в автомобильных гонках, но без автомобиля. Гениталии мужчины болтались из стороны в сторону, груди женщины сексуально подпрыгивали, на лицах обоих читался экстаз, словно собака вела их к Иисусу.
Собака не лаяла, но, когда двуногие бегуны поравнялись с «Хондой», Карсон услышала, что они кричат. С закрытыми окнами и барабанной дробью дождя по крыше не смогла разобрать слов женщины, а вот мужчина возбужденно поминал пиццу.
– Нам это надо? – спросил Майкл.
– Нет, – ответила Карсон.
Поднесла пубой ко рту, но, вместо того чтобы откусить, положила в пакет, где лежали контейнеры с другими блюдами, скатала горловину, протянула пакет Майклу.
– Черт! – она включила передачу и сделала U-образный поворот.
– Что они кричали? – спросил Майкл.
– Не знаю. У него я ничего не разобрала, кроме пиццы.
– Ты думаешь, собака съела их пиццу?
– Вроде бы они не злятся.
– Если они не злятся, почему собака убегает от них?
– Тебе надо спросить у собаки.
Впереди восьминогое трио свернуло с улицы на въездную аллею парка Одубон.
– Парень показался тебе знакомым? – спросил Майкл, ставя пакеты с остатками пищи на пол у ног.
– На лицо я не посмотрела, – Карсон прибавила скорости.
– Я думаю, это окружной прокурор.
– Баки Гитро?
– И его жена.
– Для него это хорошо.
– Для него хорошо?
– Он не гонится голый за собакой в компании какой-нибудь шлюхи.
– Политики Нового Орлеана такого себе не позволяют.
– Само собой, семья для них – святое.
– Могут люди бегать так быстро?
– Такие, как мы, – нет, – Карсон свернула налево, в парк.
– Вот и я так думаю. Тем более босиком.
Парк закрывался в десять вечера. Собака могла проползти под воротами. Голые бегуны проскочили сквозь ворота, по ходу вышибив их.
Когда Карсон переезжала через дребезжащее железо, Майкл спросил:
– И что мы собираемся делать?
– Не знаю, – ответила Карсон. – Все будет зависеть от того, что сделают они.
Синий – цвет холодного видения. Все вокруг – оттенки синего, бесконечное множество оттенков синего.
У морозильника, который в два раза шире обычного (такие, как правило, стоят в ресторанах), стеклянная дверь. Стекло – пытка для Хамелеона.
Полки из морозильника убраны. Никакая еда в нем никогда не хранилась.
На крюке в потолке висит большой мешок. Мешок – это тюрьма.
Тюрьма, сделанная из уникального полимерного материала, который прочен, как пуленепробиваемый кевлар, и прозрачен.
Прозрачность – это первая пытка. Стеклянная дверь – вторая.
Мешок напоминает гигантскую каплю, потому что он наполнен четырнадцатью галлонами воды и подвешен в одной точке.
В морозильнике температура колеблется от двадцати четырех до двадцати шести градусов по шкале Фаренгейта[9].
Вода в мешке – соляной раствор. К соли добавлены химические вещества, препятствующие замерзанию.
Хотя температура остается ниже температуры замерзания воды, а в мешке свободно плавают частички льда, раствор не замерзает.
Холод – третья пытка для Хамелеона.
Дрейфуя в мешке, Хамелеон живет как во сне наяву.
Он не может закрыть глаза, потому что у них нет век.
Сон Хамелеону не нужен.
Постоянная осведомленность о своей полнейшей беспомощности – четвертая пытка.
В сложившихся обстоятельствах Хамелеон не может утонуть, потому что у него нет легких.
На свободе он дышит с помощью трахеальной системы, похожей, но все-таки с отличиями, на дыхательный тракт насекомых. Дыхальца на поверхности пропускают воздух в трубки, которые проходят по всему телу.
В состоянии, близком к анабиозу, кислорода Хамелеону требуется мало. И соляной раствор, который течет по трубкам, насыщен кислородом.
Хотя внешне Хамелеон не похож ни на одно земное насекомое, он более всего напоминает именно насекомое.
Размером с большого кота, Хамелеон весит двадцать четыре фунта.
В мучениях Хамелеон ждет.
В гидромассажной ванне горячая вода обжигала тело Виктора, воздушные пузырьки ледяного шампанского лопались на языке, он наслаждался жизнью.
Зазвонил настенный телефон у ванны. Только избранные Альфы знали этот номер.
На дисплее высветилось: «НОМЕР НЕИЗВЕСТЕН».
Тем не менее Виктор сдернул трубку с рычага.
– Да?
– Привет, дорогой, – женский голос.
– Эрика?
– Я боялась, что ты можешь меня забыть.
Вспомнив, что застал Эрику обедающей в гостиной, он решил еще какое-то время побыть строгим учителем.
– Ты бы лучше не звонила мне без чрезвычайной на то надобности.
– Я не стала бы тебя винить, если бы ты забыл. Прошло больше суток после того, как мы занимались сексом. Я для тебя – далекое прошлое.