Хорошее соседство - Тереза Энн Фаулер

Джунипер же сидела в дальнем уголке сада, вдалеке от света фонарей над патио, вдалеке от огней бассейна, от камер наблюдения, от восхищенных восклицаний гостей о том, как прекрасен этот идеальный дом, какое удовольствие, какое счастье в таком жить. Какие изумительные столешницы! Какой роскошный ковер! Вдалеке от любопытной младшей сестры, которая, собрав вокруг себя человек шесть других детей и вытащив из шкафа всех своих Барби, разыгрывала сцену бала из «Красавицы и Чудовища». Были и подростки: старший сын Джеймисонов, ровесник Джунипер, и его четырнадцатилетний брат. Она оставила их в гостиной развлекаться с игровой приставкой.

Джунипер была рада вечеринке и собиралась вернуться туда раньше, чем кто-нибудь заметит ее отсутствие. Но сейчас она сидела на диванной подушке, лежавшей на траве, и тихо беседовала с Ксавьером Алстон-Холтом. Они держались за руки.

Через несколько минут они целовались в первый (но она надеялась, что не в последний) раз.

Вот что потом по этому поводу говорил Ксавьер.

– Такого больше не повторится, – заявил он Дашону, лежа на полу спальни и выложив все, что случилось на вечеринке несколько дней назад. – Это была ошибка.

– Ты слишком к себе суров, – сказал Дашон.

Он сидел за столом Ксавьера и рисовал. Дашон был неплохим барабанщиком, но подлинной его страстью стало искусство графики. Он уже не только определился с колледжем, но знал, как будет выглядеть его выпускная работа – фотообои для городской стены в центре города – хотя до выпускного нужно было еще дожить. Как и Ксавьер, он отличался амбициозностью. Друзья были молодыми людьми с большими планами. Но в то же время – просто молодыми людьми.

– Уже почти каникулы, бро, самое время расслабиться. Ну целовались, бывает. Что ж теперь, жениться на ней?

Спальня Ксавьера по-прежнему выглядела почти как в его детстве. Стены остались такого же бледно-голубого цвета, в какой их выкрасили родители первым делом после того, как перебрались сюда через неделю после выхода Вэлери в декрет. Керамическую лампу на прикроватном столике подарил новорожденному Ксавьеру отец Вэлери, который был не всегда милым с дочерью, но с внуком – само очарование, пока Альцгеймер не сделал свое черное дело; теперь он лежал в специальном заведении в Лансинге и больше не узнавал никого из родственников. Плетеный ковер, на котором лежал Ксавьер, Вэлери и Том притащили домой с ярмарки; они пришли туда, держась за руки, Том нес маленького Ксавьера в слинге на груди, и кто-то бросал на них недружелюбные взгляды, а кто-то улыбался. Ксавьер не помнил этот день, но помнил рассказы матери: как он лежал в слинге, как его мать заметила ковер, как беженка из Камбоджи, которая его сплела, увидела Ксавьера и сказала, что этого мальчишку ждет большое будущее. Он собирался взять ковер с собой, постелить на пол в комнате общежития.

На полках стояли книги Тома: Джеймс Болдуин, Уильям Дюбуа, Джеймс Уэлдон Джонсон, Анжела Дэвис. Они помогали Тому понять, каково быть темнокожим в Америке. Вэлери сохранила их для Ксавьера. Он читал фрагменты книг, но не для того, чтобы разбираться в теме, а скорее чтобы понять, каково было быть Томом.

Глядя на фигурки таких же старых деревянных птиц, висевших на окне, он сказал Дашону:

– Если я больше не увижусь с Джунипер, она решит, что я просто плейбой.

– Так повидайся с ней.

Ксавьер поднялся с пола.

– Я же тебе сказал – это была ошибка. И к тому же ей нельзя ни с кем встречаться. Родители заставили ее принять этот нелепый обет непорочности.

– Ну так не встречайся с ней, – Дашон пожал плечами. – Встречайся с кем-нибудь другим. Я знаю штук пять девчонок, которые будут рады, только скажи.

– Не хочу я ни с кем встречаться. Ну то есть хочу, но какой в этом смысл?

– Вот почему ты до сих пор девственник.

– Я не девственник.

– Но ведешь себя именно так.

– Потому что не пытаюсь залезть на любую девчонку?

– В любом случае, – сказал Дашон, – вряд ли ее папаша…

– Отчим.

– Ну отчим. Вряд ли он будет рад, если на его девственную белую собственность кто-то посягнет. К тому же ты черный, если ты не заметил. Вот он-то заметил точно.

– Я наполовину белый.

– Ты сам знаешь, что это не обсуждается.

– Какая разница? Сейчас двадцать первый век. Даже белые девушки могут встречаться с кем хотят. Ей почти восемнадцать, и…

– Эта белая девушка? Мечтать не вредно.

– Я не собираюсь мечтать. Я нравлюсь ее отчиму.

Дашон искоса посмотрел на него.

– Да ну? Это лишь потому, что ты слишком похож на белого. Классическая гитара и… что еще? Не жаришь гриль. Не носишь полуспущенные штаны. Учишься на одни пятерки, – Дашон повернулся и посмотрел на него. – Чувак, да ты белый!

– Угу, значит, черный – обязательно карикатурный отморозок?

– Ну наверное, – Дашон вновь переключился на рисование. – Не я же придумал эти правила.

Ксавьер заглянул ему через плечо, увидел набросок прыгающей пантеры. Сказал: «Очень неплохо». Взял со стола хрустальный снежный шар, встряхнул, встал у окна, стал смотреть, как кружатся хлопья.

– Джунипер… я не знаю. Я понимаю, не надо лезть, но… Мне так нравится ее имя. Мое тоже редкое, но ты когда-нибудь слышал о таком, как у нее?

Дашон покачал головой и начал рисовать медведя, балансирующего на шаре.

– Что оно означает? Какое-то дерево?

– Кустарник, – Ксавьер снова встряхнул шар. – Помнишь, она сказала, что не знает, кто ее отец?

– Ну да – так в чем дело? Ее мать тоже не знает, или это какая-то тайна? Типа он преступник. Или один из Людей Икс.

– Она сказала, что ее имя связано с отцом – вернее, с отсутствием отца.

Ксавьер и Джунипер сидели в темноте, в самом дальнем углу сада, прислонившись спинами к новому забору. Его мать была в доме, с остальными гостями. Он тоже побывал там, и, немного поев, пообщавшись с Джунипер и соседями, сказал Вэлери, что идет домой – что он и сделал, но они с Джунипер вновь встретились у ворот.

Он знал, что не стоило предлагать ей идти в тихое безлюдное место. Но все уже случилось, и он не хотел сопротивляться. Она была стеснительной и в то же время прямолинейной, ему нравилось говорить с ней, и он просто хотел побыть рядом еще немного.

Она была умной, он сразу это понял. И такой красивой. Высокий лоб, широкие глаза, волевой нос, легкая полуулыбка, как у Моны Лизы. Он изучал ее лицо, пока они говорили, стоя на идеальной кухне Уитманов. У нее была изящная шея. Платье цвета лайма подчеркивало глаза, и они казались такими же яркими.

Она принесла из дома пару подушек и положила на траву. Здесь их не мог увидеть никто, кроме жителей соседнего дома, если бы они вышли на прогулку. Но это было маловероятно. Розе и Лайлу Мортонам, которых Ксавьер знал всю свою жизнь, было за восемьдесят, и в такое время, в девять вечера, они уже спали, невзирая на вечеринку. Роза рано вставала, чтобы к шести часам успеть в гериатрический центр, где она играла в маджонг и занималась аквааэробикой. Лайл тоже просыпался рано, чтобы успеть обойти весь Оак Нолл, пока солнце не поднялось слишком высоко. Лет десять назад он победил меланому и больше не хотел рисковать.