Последние дни. Том 1 - Тим Пауэрс

В залитой люминесцентным светом процедурной поджидал медбрат-анестезист, бородатый молодой человек, с которым Арментроуту уже много раз доводилось работать; он прислонился к шкафу и откровенно пялился, как сестры спустили до колен джинсы Пламтри, а потом, расстегнув блузку, подняли больную в сидячее положение, чтобы раздеть ее до пояса. Арментроут позволил себе лишь беглый взгляд – пока – на бледные груди Пламтри, когда сестры сняли с нее бюстгальтер. А когда они уложили пациентку, тщательно подложив ей под голову специальную подушку, анестезист шагнул вперед.

– Что у нее с рукой? – спросил он, надевая манжету для измерения давления, и, ловко вогнав иглу внутривенного катетера в тыльную сторону ушибленной ладони, закрепил ее лейкопластырем. В трубочке капельницы всплыла облачком капля крови, которая тут же исчезла, когда он приоткрыл клапан.

– Стукнула одного парня, – коротко ответил Арментроут. – Сама обошлась без повреждений, только ушиб мягких тканей.

– Надеюсь, он не слишком разозлился – она-то сейчас забудет об этом. – Он прицепил к указательному пальцу правой руки Пламтри пульсоксиметр, которому предстояло отслеживать уровень кислорода в крови, просвечивая палец ярким белым светом, и мониторить изменения рубиново-красного цвета плоти.

– Парень своего собственного имени не помнит, – рассеянно бросила одна из медсестер, присоединяя провода к пластмассовым дискам электродов ЭКГ. Она приладила электроды к плечам и бедрам Пламтри, а потом налепила их пациентке вокруг левой груди.

– Искусственное дыхание! – рявкнул Арментроут.

Анестезист послушно открыл рот Пламтри, ввел ей в горло стальной клинок ларингоскопа и пропустил сквозь него пластиковую трубку с закругленным окончанием, и, когда трубка проникла сквозь верхний пищеводный сфинктер, аппарат ИВЛ запыхтел и зачавкал, загоняя кислород в легкие.

– И надуйте манжету, – продолжал распоряжаться Арментроут, – пора пускать сукцинилхолин. – Арментроут наклонился к голове Пламтри и, раздвигая белокурые волосы, втыкал в кожу крохотные иголочки электроэнцефалографических электродов, которые должны были фиксировать активность мозговых волн.

Под действием сукцинилхолина опутанное проводами полуобнаженное тело Пламтри задергалось, а потом полностью расслабилось – Арментроут знал, что двигательные нервы скелетных мышц расслабились, подвергшись деполяризации, и теперь легкие растягивались только благодаря усилиям ИВЛ.

Медсестра наклонилась над бесчувственной женщиной и, надев на эндотрахиальную трубку резиновый загубник, вставила его между челюстями Пламтри.

Затем Арментроут нанес токопроводящий гель на стальные диски, куда будет подан ток, и осторожно установил их на виски Пламтри – он намеревался провести полноценную двустороннюю процедуру с прямоугольным волновым импульсом, а не какую-нибудь половинчатую одностороннюю ерунду, при которой один из дисков укрепляется на лбу. Арментроут знал, что ей это не повредит: он сам прошел через цикл лечения двусторонней электросудорожной терапией в возрасте семнадцати лет, после смерти матери.

– Идет низкое напряжение, – сообщила медсестра, наблюдавшая за электроэнцефалограммой. – Ха!.. И прерывистые сонные веретена приблизительно на четырнадцати герцах.

– Это я предвидел, – сказал Арментроут, не глядя на анестезиста. – Если мы тут зашумим, вы увидите и двухфазный сигнал. – Он посмотрел на часы: с начала вливания расслабляющего мускулы сукцинилхолина прошло две полные минуты. – В стороны! – скомандовал он, и все отошли от утыканного электродами тела Пламтри. Арментроут позволил глазам на миг задержаться на обнаженной груди, на отвердевших от прохладного воздуха сосках и на светлых лобковых волосах, видневшихся из-под резинки приспущенных трусиков с вышитой надписью «ВТОРНИК», а потом повернул верньер на пластиковом корпусе прибора к значению двести пятьдесят джоулей, глубоко вздохнул и щелкнул тумблером.

Левая рука Пламтри дернулась, и пальцы сжались в кулак, потому что туго накачанная манжета тонометра не позволила миорелаксанту пройти по кровотоку в предплечье и кисть.

– Полный хаос, – спокойно сказала медсестра, следившая за электроэнцефалографом. На экране активность мозга Пламтри представала лесом разнокалиберных пиков. – Десятка по шкале Рихтера.

А потом из туго сжатого кулака Пламтри разогнулся и выпрямился средний палец.

Анестезист первым заметил это и расхохотался.

– Ричард, она вас дразнит, – воскликнул он. – Никогда еще не видел такого.

Арментроут сохранил на лице равнодушное выражение, но в животе у него похолодело, и сердце отчаянно забилось. «Не верю, что это случилось непроизвольно, – подумал он, – но… кто же ты такая, черт возьми?»

– Я тоже, – спокойно сказал он.

Встав с постели, Кокрен надел вчерашнюю одежду – на второй кровати лежал Лонг-Джон Бич; его глаза заплыли синяками, и он храпел, как лошадь, из-за прилепленной к носу металлической накладки, поэтому Кокрен постарался двигаться тише, чтобы не разбудить его. Выбравшись из комнаты, он попросил одного из санитаров пустить его порыться в «бутике» – кладовой, где хранилась пожертвованная одежда, – а еще через двадцать минут уговорил медсестру открыть душевую и дать ему одноразовую бритву «Бик», после чего поплелся в кафетерий – умытый, выбритый, с влажными волосами, расчесанными впервые за двадцать четыре часа, одетый в большие для него коричневые вельветовые расклешенные штаны и футболку с надписью: «ЦВЕТОЧЕК ИЗ КОННЕКТИКУТА В ШТАНАХ КОРОЛЯ АРТУРА». Все остальные рубашки были или малы ему в плечах, или женскими, с застежкой на левую сторону. Он не думал, что психи или даже медики прочтут надпись, но с тревогой надеялся, что Дженис Пламтри сочтет ее забавной.

Но взяв поднос и встав в очередь за овсянкой, картонным пакетиком молока и порцией мюсли, он оглядел столы и обнаружил, что Пламтри в кафетерии нет.

Он прошел с подносом к свободному столику и принялся есть мюсли прямо так, сухими, не удосужившись плеснуть в них молока. При этом он глубоко и поверхностно дышал и просыпал на колени ровно столько же хлопьев, сколько клал в рот.

Он думал о том, насколько тяжким проступком здесь считалось сломать нос другому пациенту, и был слегка встревожен своей решимостью, ставшей утром еще сильнее, чем ночью, сдержать данное Дженис Пламтри обещание и донести до администрации правдивую историю. Рано или поздно объявятся и Арментроут, и Лонг-Джон Бич, который подтвердит факты. Скорее всего Кокрену придется признаться, что с ним приключилась еще одна галлюцинация, а это почти наверняка означает пресловутую СПЭ, на которой к нему вряд ли отнесутся благосклонно – то есть в ближайшие две недели он не увидит не то что Северного полюса, но даже и нового эссе какого-нибудь Современного Писателя, – но зато он сможет наконец взять на себя свою вину.

«И еще, она любит меня, – думал он, облизывая дрожащие пальцы и вытряхивая из коробочки последние крошки мюсли, – или, по крайней мере, любила минувшей ночью, или сказала минувшей ночью, что любит. Я вытащу ее отсюда».