Бессмертный избранный - София Андреевич

Я намерен дождаться мигриса и отправиться на юг с отрядом Асклакина — он уже пообещал мне крепких работников, которые помогут восстановить дома и даже останутся на первое время, пока в деревню не придут новые работники, которых отберу на ярмарке уже я. Разбойники разграбили мою деревню, но Асклакин не намерен отказываться от земли, которая по-прежнему принадлежит ему — и мне, как наследнику фиура Дабина. Я собираюсь продолжить дело отца. Я уже вызнал на рынке цены и знаю, во сколько обойдется хороший кузнец или травник. Но ни один работник не пойдет туда, где вместо домов — развалины и пепел, а вместо живых — покойники. Асклакин сказал, сельчан предали вековечному лесу. Я был у него в долгу еще и за это. Его солдаты вовсе не были обязаны становиться еще и проводниками. Мало, кому хочется возиться с чужими мертвецами. Но наместник отдал приказ и позаботился о тех, кто проливал кровь за его землю.

Отец не зря ценил Асклакина. Каким бы гнилым внутри ни был этот старик, титул наместника он заслужил. Мой отец редко ошибался в людях, и по здравому размышлению я понимаю, что поступил правильно, когда отправил Нуталею восвояси. Отплатить за дела наместника черной неблагодарностью означало бы подвести отца, мать, означало бы унизить память тех, чьи разлагающиеся на солнце тела собирали по частям и тащили в лес солдаты Асклакина, выполняя его приказ.

Мигрис наверняка поедет со мной вместе. Он должен будет оценить урон, нанесенный разбойниками, и подсчитать, сколько средств нисфиур Мланкин должен будет выделить для восстановления деревни. Быть может, какую-то часть он привезет с собой. Я надеюсь. Впереди конец Цветения, скоро наступят Холода, и деревня к тому времени должна быть построена. Люди должны вернуться домой до того, как землю укроет снег. Мы должны успеть наполнить амбары зерном, а хлева — скотиной.

Золотые руки Демерелис очень бы нам пригодились.

Познания Хмилкина в травах спасли немало жизней — без магии спасли, без этого проклятого колдовства. Я вспоминаю голос отшельницы, ее склоненную голову и песню, которую она напевала себе под нос, накладывая на мою рану повязку. Нуталея сказала, рана под лопаткой затянулась. Отрава, которую несла в себе стрела, могла убить меня. Я выворачиваю руку, пытаясь нащупать на спине шрам. Не сразу, но пальцы находят его — еле заметный бугорок, затянувшийся новой кожей. Я ощупываю его, надавливаю. Боли нет. Кожа вокруг не кажется горячей. Отшельница и в самом деле спасла меня… или это сделал я, выдернув стрелу из раны сразу же, как скрылся от преследователей под сенью леса?

Мне легче думать, что я сам. И хоть она сказала, что в травах ее не было магии, и хоть я знаю, что лгать она не могла, я не могу не признать, что эта глубокая рана зажила слишком быстро. Хмилкин знал травы и умел лечить, но я никогда не видел, чтобы такие раны заживали за несколько дней, даже если он постоянно менял повязки и промывал их.

Я скриплю зубами. А что, если эти проклятые маги научились лгать и не терять свою магическую силу? Что, если эта девка с разрезанным лицом просто соврала мне, чтобы не навлекать на себя беду?

Мой долг и моя обязанность рассказать обо всем Мланкину. Я передам через мигриса свои сомнения, и владетель обязательно прислушается к ним. Ненависть нисфиура к магам может посоперничать с моей, и я это знаю. Отец боготворил правителя, и ненавидел магов так же сильно, как и он — и я ненавижу их едва ли не сильнее.

Я снимаю повязку с раны на животе и оглядываю и ее тоже. Ровные края уже срастаются, но здесь все кажется таким, каким и должно быть. Я возвращаю повязку на место и со вздохом укладываюсь обратно в постель. Мне обязательно нужно обо всем рассказать мигрису. В вековечном лесу вот уже шесть Цветений маги творят, что хотят.

Я почти засыпаю, но донесшийся с улицы резкий окрик заставляет меня открыть глаза и сесть на постели. Я слышу перестук копыт, кто-то выплевывает ругательство. Спустя короткое время плетеная дверь дома открывается, и я слышу торопливые шаги и голоса дозорных.

По деревянному полу дробью рассыпается топот, голоса становятся громче. Я быстро одеваюсь и выглядываю в коридор. Вовремя — из своей сонной выходит заспанный наместник. Всклокоченные волосы, красное лицо — в свете плошки он кажется совсем дряхлым стариком. Незваные гости хорошо одеты и вооружены. Я их не знаю, но Асклакину, похоже, знакомы оба: и высокий мужчина возраста моего отца, с длинными усами, и мужчина чуть постарше, с обветренным лицом, на котором в неровном свете буграми и рытвинами проступают шрамы от черномора. Я видел такие шрамы в деревне. Последняя вспышка пять десятков Цветений назад унесла много жизней по всему Шиниросу.

— Чормала-мигрис, — Асклакин кладет руку на шею и уважительно наклоняет голову, коснувшись подбородком руки. — С прибытием.

Усатый мужчина кивает ему и кладет руку на плечо рябого, и тот едва заметно вздрагивает. Посчитав, что подслушивать будет неблагородно, я выхожу из сонной и кланяюсь мигрису, которого вижу в первый раз.

— Чормала-мигрис.

Тот поворачивает голову и мою сторону и тоже кивает. Рябой разглядывает меня, не говоря ни слова, а мигрис не собирается его представлять, так что мне остается только отвести взгляд и посмотреть на Асклакина. Он кажется недовольным тем, что я присутствую при встрече. От него разит вином и жареным мясом, и наверняка высокопоставленный гость это замечает. Одежда не мятая, но облик неряшливый. Не совсем подходящее время выбрал мигрис для приезда.

Асклакин громко зовет кухонную. Чормала не отказывается от приглашения перекусить после долгой дороги, и его рябой спутник даже причмокивает губами, когда наместник называет блюда, которым собирается их потчевать. Мы дожидаемся, пока женщина разводит в кухне огонь, и все перебираемся туда. Пока она подогревает кашу и мясо, пока режет и обжаривает на толстой железной доске грибы, мы сидим молча. Я слышу за дверью шаги и легкие окрики, видимо, сонные торопятся принести воду и развести огонь в комнатах, где останутся ночевать гости. За окном чернеет ночь, до утра еще далеко. Мигрис и его спутник не кажутся усталыми, они внимательно на меня смотрят и ждут, пока кухонная уйдет.

Асклакин просит вина и выпивает чашку залпом, чтобы немного прийти в себя. Я усаживаюсь на лавку рядом с ним, гости — напротив. Кислый запах пота от одежды наместника ест ноздри. Я радуюсь, когда грибы начинают жариться, и их аромат перебивает эту вонь.

Наконец, кухонная накладывает гостям и мне кашу с грибами и мясом — Асклакин отказывается, вместо этого просит еще вина — и уходит. Наместник снова залпом осушает чашку и поднимает голову, откидывая со лба волосы. Глаза его чуть заметно блестят в свете очага, но взгляд стал ясным, а речь обрела внятность.

— Приступай к еде, Чормала-мигрис. Сонные уже готовят воду для тебя, после еды смоешь дорожную пыль. Мы не ждали тебя раньше рассвета

Очень осторожно, словно боясь отравиться, мигрис пробует кашу. Подносит к губам, втягивает аккуратными ноздрями аромат, неторопливо кладет в рот. Кажется, яство его устраивает. Он задумчиво кивает и в два счета расправляется с едой. Я стараюсь не отставать. В каше чувствуется вкус грибов, мясо отменно прожарено и хорошо посолено. Теплая еда навевает на меня сон, но на этот раз я решаю задержаться и послушать разговор мигриса и наместника, ведь он касается меня и моей судьбы.