Папочка ушел на охоту - Мэри Хиггинс Кларк

Но, несмотря на желание приступить к работе, его отвлекли мысли о том, что он прямо сейчас может начать настоящие поиски Трейси или, по крайней мере, рассказать матери что-нибудь новое касательно ее исчезновения. В четверть пятого он принялся искать в Интернете детектива Ника Греко, занимавшегося этим делом.

Марк довольно быстро нашел нужную информацию, поскольку оказалось, что у Греко имеется собственный сайт, посвященный его детективному агентству. В краткой биографии говорилось, что сейчас ему шестьдесят четыре года, у него две дочери и он живет с женой в Ойстер-Бэй, на Лонг-Айленде. Греко ушел на пенсию после тридцати пяти лет службы в звании детектива первого класса и открыл собственное детективное агентство на Восточной Сорок восьмой улице на Манхэттене, всего в нескольких кварталах от офиса Марка. Почти не отдавая себе отчета в том, что делает, Слоун набрал номер, указанный на сайте.

К его несказанному удивлению, ответила секретарша, а не автоматический голос, записанный на пленку и выдававший инструкции: нажмите на цифру «один», чтобы получить такую информацию, на цифру «два»… или «три»…

Когда Марк попросил позвать Греко, секретарша поинтересовалась, по какому вопросу он звонит. В этот момент Марк вдруг сообразил, что в горле у него пересохло. Он попытался откашляться, но почувствовал, что ничего не получается, и быстро, хриплым голосом ответил:

— Меня зовут Марк Слоун. Моя сестра Трейси Слоун пропала двадцать восемь лет назад. Мистер Греко тогда занимался этим делом. Я только что переехал жить в Нью-Йорк и хотел бы с ним побеседовать.

— Подождите, пожалуйста.

Через несколько секунд послышался уверенный мужской голос:

— Марк Слоун, я буду очень рад с вами встретиться. То, что мне не удалось разобраться в деле исчезновения вашей сестры, продолжает мучить меня все эти годы. Когда мы сможем увидеться?

— Мама, я не понимаю, почему ты ограничила прощание с папой в похоронном бюро всего несколькими часами сегодня днем? — жалобным голосом проговорила Гретхен, наблюдая за тем, как ее мать достает из шкафа темно-синий костюм отца.

— Я знаю, что делаю, — твердо ответила Лотти. — Твоего отца не будут бальзамировать, поэтому я хочу, чтобы ты отвезла этот костюм в похоронное бюро. Они забрали его тело из офиса патологоанатома сегодня утром и подготовят к четырем часа дня, когда придут желающие с ним попрощаться. В восемь состоится панихида, а утром папу кремируют, как он этого хотел.

Голос Лотти звучал отстраненно. «Не этот галстук, — думала она. — Мне он нравился, а Гасу — нет. Голубой отлично подойдет. Его выходные ботинки начищены до блеска. Гас был таким перфекционистом».

— Моим друзьям, с которыми я росла, всегда нравился папа, но я не успею их всех обзвонить.

Гретхен сидела на краю кровати, в халате и с бигуди на голове. Несмотря на то что ей исполнилось пятьдесят четыре года, на круглом лице не было ни одной морщины. В отличие от родителей она всегда была полной, но пропорциональной. Гретхен развелась двадцать лет назад и нисколько не жалела об этом, да и вообще совершенно сознательно не вышла больше замуж. Она была отличной массажисткой с обширной клиентурой. Активный член пресвитерианской церкви в Миннетонке, она любила готовить и выращивала овощи на своем участке. А по выходным часто приглашала на обед друзей.

Главной радостью ее жизни стал дом, который ей купили родители пять лет назад. Построенный по индивидуальному проекту, он был одноэтажным, но большим и очень красивым, из камня и дранки, с огромной кухней и оранжереей. Участок сбегал к озеру и подчеркивал красоту дома и территории вокруг. Годовая выплата, которую получили Гас и Лотти, позволила Гретхен в будущем не беспокоиться о налогах, страховке и необходимом ремонте.

Гретхен любила свой дом, как другие женщины — детей. И при каждом удобном и неудобном случае доставала фотографии, чтобы похвастаться: внутри и снаружи, в разное время года. «Я как будто живу в раю», — говорила она, демонстрируя снимки новым восхищенным зрителям.

Именно такого счастья Гас и Лотти желали своему единственному ребенку, особенно когда начали стареть. И как раз по этой причине сейчас Лотти велела Гретхен не рассказывать о доме во время прощания с Гасом и вообще оставить все фотографии дома.

— Я не хочу, чтобы ты их кому-нибудь показывала, — предупредила она дочь. — Ни у кого не должно возникнуть вопросов, где мы с твоим отцом взяли такие деньги, чтобы тебе помочь. А кроме того, ты ведь знаешь, что папа должен был заплатить налог на все, что он тебе подарил. — Лотти приложила голубой галстук к костюму, висевшему на вешалке, и пристроила его на кровати рядом с Гретхен. — Если ты не хочешь платить налоги, которые сама не в состоянии потянуть, держи рот на замке.

— Мама, я понимаю, что ты расстроена, но тебе не нужно так со мной разговаривать, — сердито заявила Гретхен. — И еще я бы хотела знать, почему ты спешишь похоронить папу. Почему ты не заказала пристойную поминальную службу в церкви? Он ведь ходил туда каждую неделю и был там помощником.

Гретхен, пока говорила, слегка сдвинулась и оказалась на рукаве синего костюма, который миссис Шмидт разложила на кровати.

— Встань! — рявкнула Лотти. — И одевайся. — У нее дрогнул голос. — Мало того, что мне приходится собирать папины вещи и что его больше не будет с нами сегодня, завтра, на следующей неделе и вообще никогда, так я еще вынуждена с тобой спорить! А я этого не хочу, и еще я не хочу, чтобы ты лишилась своего чудесного дома. Папа слишком много за это отдал.

Когда Гретхен встала, Лотти открыла ящик комода, собираясь достать оттуда нижнее белье, носки и рубашку, чтобы отправить их в похоронное бюро.

— А насчет того, что я спешу похоронить папу, — быстро проговорила она, — разве ты не читаешь газет, не понимаешь, что они пишут? Они практически заявляют, что папа встретился там с Кейт, чтобы устроить пожар. Он был недоволен тем, что его уволили. Он работал не хуже, чем всегда, когда Джек Уорт отправил его на пенсию. Именно Кейт настояла на том, чтобы ему выплатили годовую зарплату, кроме пенсии. То, как это дело видят газетчики и пожарные, звучит так: Кейт хотела сжечь комплекс и попросила твоего отца это сделать. Если репортеры узнают, что у нас сегодня прощание, они заявятся со своими камерами, а вместе с ними — толпы зевак, которые придут только потому, что захотят попасть на газетные снимки. А теперь одевайся.

Оставшись наконец одна, когда дочь ушла одеваться, Лотти закрыла дверь. «О Гас, Гас, зачем ты отправился на встречу с ней? — повторяла она, выбирая майку и боксеры. — Я же тебя предупреждала, что добром это не кончится. Я знала. Почему ты не захотел меня послушаться? И что будет с нами теперь? Я понятия не имею, что мне делать. Совсем».

В половине четвертого миссис Шмидт приехала одна в похоронное бюро Уолтерса.

— Когда мы с вами все обсуждали, я сказала, что гроб должен быть закрыт, — прошептала она Чарли Уолтерсу, владельцу бюро. — Но я передумала. Я хочу его видеть. — Она надела свое выходное черное платье и нитку жемчуга, которую Гас подарил ей на серебряную свадьбу. — И вы не забыли заказать цветы от нас с Гретхен?